Плиний пишет об этой истории как о скандальном событии: рабы взбунтовались! Но справедливость восторжествовала! Он мрачно замечает, что даже добрые рабовладельцы не могут чувствовать себя в безопасности, потому что все рабы от природы склонны к преступлениям. Однако, если взглянуть на произошедшее с другой стороны, с точки зрение рабов, перед нами душераздирающая трагедия. Плиний не скрывает, что нападавшие решились на убийство, потому что Македон был крайне жестоким рабовладельцем. По мнению Плиния, он стыдился собственного низкого происхождения и обращался со своими рабами сурово, чтобы они ненароком не подумали, что он – один из них. Так или иначе, он был известен своей жестокостью, к которой другие рабовладельцы относились как к чему-то незначительному, вроде пристрастия к алкоголю или онлайн-играм. Не самая лучшая черта, повод для сплетен, но с кем не бывает. В то же время, для порабощённых людей это была пытка. Это значило, что они ежедневно подвергались физическому и психологическому насилию и были совершенно лишены остатков достоинства и немногих радостей жизни, за которые цеплялись даже рабы. Каждый понимает, насколько неприятно работать на высокомерного босса, контролирующего каждый твой шаг и тем самым разрушающего твою уверенность в себе и самооценку. Таким человеком был и Македон, только управлял он не свободными людьми, а рабами. Без его разрешения они не могли ни поесть, ни одеться, ни заговорить, ни заснуть. Каждую минуту они выполняли его приказы. Деваться им было некуда. Порабощённые им люди так его ненавидели, что собрались вместе и решили, что больше не станут его терпеть.
Убийство было для них единственным выходом. Решение убить рабовладельца далось им непросто, особенно учитывая, что желание избавиться от Македона было в данном случае единственным мотивом. Если верить Плинию, рабы не пытались сбежать, пока Македон не пришёл в себя и не рассказал, что случилось. По-видимому, они планировали и дальше служить его семье. Им хотелось только отделаться от него самого. Они знали, что если их поймают, их в лучшем случае ожидает мгновенная смерть, почти наверняка – ужасная публичная казнь путём распятия. В худшем случае – пытки и только потом распятие. Если бы Македон или кто-то из его верных рабов заподозрил заговор, их пытали бы, а затем жестоко убили бы. Как мы вскоре убедимся, римляне старались держать рабов в страхе и напоминать им о могуществе римского государства. Нужно было быть очень смелым, чтобы просто намекнуть такому же рабу, что ты, может быть, подумываешь об убийстве своего владельца.
Очевидно, этим рабам всё-таки удалось договориться, что они вместе убьют своего поработителя и попытаются выдать произошедшее за несчастный случай (по нынешним меркам, заговор бестолковый, но тогда у них всё могло получиться). Значит, они каким-то образом всё спланировали, провели дни, недели, может быть, месяцы, опасаясь не только обычного поведения Македона, но и того, что их заговор будет раскрыт. В редкие минуты, которые им удавалось выкроить для себя, они украдкой организовывали встречи и шептались, надеясь, что могут друг другу доверять. В конце концов, они договорились о дне и часе нападения, и напряжение возросло ещё сильнее. В назначенный день они подготовили бани, разделись сами, раздели Македона и сопроводили его в зал с горячей водой. Зал был наполнен паром. Один из рабов поддерживал огонь, нагревая бассейн, пока температура в нём не достигла 40 или 50 °C. Все присутствующие страшно вспотели. Македон вёл себя как обычно: выкрикивал приказы, бранил человека, намазывавшего его спину оливковым маслом, запустил в другого человека сандалией (да, я всё это придумываю, присоединяйтесь). Атмосфера в комнате накалялась с каждой минутой, пока один из рабов не кивнул остальным, после чего они набросились на Македона и вырубили его. На какое-то мгновение им показалось, что у них всё получилось. Они поверили, что освободились от его тирании. Его неподвижное обмякшее тело валялось на полу. Они были истощены и напуганы, а их кровь кипела от адреналина. Теперь пришло время актёрства: они вынесли его из зала, закричали, что он потерял сознание, привлекли внимание других рабов, которые принялись его оплакивать. Может быть, они даже позволили себе отпраздновать успех, как вдруг пришла весть о том, что Македон выжил. Всё пропало, и теперь им предстояло умереть страшной смертью. Мгновенное, ошеломляющее и мучительное осознание этого – само по себе трагедия.
Трагический исход этого дела для порабощённых людей был обусловлен тем, что римское право и судебная практика не щадили рабов. Римляне не собирались рисковать своей собственностью и предпочитали, чтобы наказания в таких случаях были поистине устрашающими. Если человека убивали его собственные рабы, всех без исключения рабов, живших с ними под одной крышей, казнили. Всех мужчин, женщин и детей, юридически считавшихся собственностью покойного, ждала мучительная смерть за Эсквилинскими воротами Рима. Да, и детей тоже. Даже детей
[128]. Это наказание существовало, чтобы каждый раб постоянно чувствовал себя ответственным за благополучие рабовладельца и защищал его от любой угрозы любой ценой. Рабы могли быть привлечены к ответственности за то, что не позвали на помощь, когда на рабовладельца напал кто-то другой, и даже за то, что не уберегли господина от самоубийства. Их могли казнить за то, что они только «делали вид», что помогали поработителю, и звали на помощь недостаточно громко. Они должны были защищать владельцев даже ценой собственной жизни, иначе их в любом случае ждала казнь
[129]. Мы знаем, что римляне не просто писали об этом в книгах, а действительно поступали так с рабами, потому что в 61 года до н. э. до смешного богатый человек по имени Луций Педаний Секунд был заколот кем-то из своих рабов, после чего к смерти одновременно приговорили четыре сотни принадлежавших ему людей. Уничтожение стольких невинных жизней смутило даже римлян. Тацит упоминает два возможных мотива убийства Секунда: либо неназванный раб влюбился в катамита и хотел, чтобы его хозяин отстал от мальчика, либо Секунд пообещал освободить этого раба, а потом в последний момент передумал. Оба объяснения подразумевают, что это убийство, в отличие от расправы над Македоном, не было спланировано заранее. Убийца пронзил Секунда клинком поспешно, в порыве ярости. Тем не менее, в эту секунду он обрёк на смерть всех рабов и бывших рабов, живших под одной крышей с жертвой. Можно только гадать, о чём он думал, стоя рядом с трупом Секунда.
Казнь рабов, даже множества рабов сразу, редко вызывала в Риме большое оживление. К 61 году н. э. закон, установивший это наказание (Senatus consultum Silanianum), действовал вот уже 51 год. Его приняли в правление Августа и дополнили в 58 году н. э. распространив его действие на вольноотпущенников. Даже люди, формально уже получившие свободу, не были по-настоящему свободными. Неизвестно, сколько раз его применяли до этого случая, но, по-видимому, никто особенно не протестовал, потому что Тацит ни о чём подобном не сообщает. Тем не менее, когда после убийства Секунда было названо число людей, обречённых на казнь, римский народ взбунтовался. Это один из тех случаев, когда Тацит описывает поведение простых людей как глупое и нелепое, рассчитывая, что римские аристократы, для которых он пишет, с ним согласятся, а современный читатель воспринимает всё совершенно иначе. Например, когда женщины у него выступают с пламенными речами, которые современному читателю кажутся крутыми, или когда, как в этот раз, римский плебс – бедные, бесправные и порабощённые люди – шествует по улицам Рима и устраивает демонстрацию перед зданием сената, требуя помиловать 399 ни в чём не повинных узников. Тацит насмехается над простолюдинами, которые, по его мнению, повели себя недальновидно и не по-римски, и ещё сильнее насмехается над некоторыми сенаторами, инициировавшими дебаты по данному вопросу, чтобы остановить казнь – а мы, читатели 21 века, горячо приветствуем эту попытку спасти человеческие жизни, хоть она и была обречена на провал. Впрочем, не стоит забывать, что даже при самом благоприятном исходе дела осуждённые провели бы всю оставшуюся жизнь в рабстве.
