И был один из рассказов Веры Леонидовны о конце «Атлантиды»:
«Уже после революции моим мужем стал Михаил К. „Еще одна победа большевиков“, — написала эмигрантская газета о нашем союзе. (К. был знаменитым журналистом в 20-30-х годах, расстрелян в годы террора. — Авт.) В гостинице „Метрополь“ жили тогда видные большевики. Для развлечения они часто приглашали туда писателей, журналистов, служивших новой власти. К. часто бывал в „Метрополе“. Однажды он встретил там двоих…
Один был главой большевиков в Екатеринбурге, когда там расстреляли царскую семью, другой — руководил расстрелом.
И они вспоминали, как все было… Пили чай вприкуску, хрустели сахаром и рассказывали, как пули отскакивали от девочек и летали по комнате… Их охватил страх, и они никак не могли добить мальчика… он все ползал по полу, закрываясь рукой от выстрелов. Они только потом узнали: на великих княжнах были пояса, в них были зашиты бриллианты… Бриллианты их защитили… К. потом говорил, что наверняка должна была быть фотография этого ужаса: «Уж очень они гордились — последнего царя ликвидировали, — не могли они потом не сняться с убитыми. Тем более что этот главный убийца был в прошлом фотограф». И К. все искал эту фотографию».
Цареубийцы за чаем… и пули, которые отскакивают от девушек, и мальчик на полу, и фотография… этого я уже не мог забыть.
А потом в моем Историко-архивном институте я услышал о секретной «Записке», которую написал тот самый бывший фотограф, руководивший расстрелом Царской Семьи. Его звали Яков Юровский. В этой «Записке» он все будто бы изложил.
Уже проходя архивную практику, я оказался в Центральном архиве Октябрьской революции. И тотчас наивно спросил о «Записке» Юровского.
— Не существует никакой записки Юровского, — жестко ответила сотрудница, как бы подчеркивая бестактность вопроса.
Но фонд Романовых мне показали. К моему изумлению, во времена, когда все было засекречено, эти документы выдавались.
Сначала я увидел альбомы с романовскими фотографиями — все та же сотрудница с бескровным лицом вносила и уносила один за другим гигантские альбомы — сафьяновые, кожаные, с царскими гербами и без… Ни на секунду не оставляла она меня наедине с этими фотографиями. Сначала холодно-равнодушно, а потом, забывшись, увлекшись, объясняла мне каждую из них, будто хвастаясь этой диковинной, исчезнувшей жизнью… Тусклые картинки царских фотографий были окном, куда она заглядывала из нищей, скучной жизни.
— Они все снимали, — с какой-то гордостью объясняла она. — У всей семьи были фотоаппараты: снимали дочки, сам царь и царица.
Фотографии, фотографии… Высокая тонкая красавица и милый молодой человек — время их помолвки.
Первый ребенок — девочка на слабых ножках.
А вот уже четыре дочери сидят на кожаном диване… А вот появился мальчик
— долгожданный наследник престола. Вот он — с собакой, вот — на велосипеде с огромным колесом — забавном велосипеде того века. Но куда чаще он в постели — и рядом императрица. Как она постарела… глядит в фотоаппарат, глядит на нас… Горькая складка вокруг рта, тонкий нос стал крючковатым — печальная, немолодая женщина.
А вот Николай и будущий английский король Георг, они смотрят друг на друга — поразительно, до смешного похожие (их матери были сестрами). Фотография царской охоты: огромный олень с гигантскими рогами лежит на снегу… А вот отдых: Николай купается — он нырнул и плывет совершенно голый, — и со спины его обнаженное сильное тело.
Я часто вспоминал потом эти фотографии: мертвый олень и голый царь… Когда думал, как он, мертвый и голый, лежал на теплой июльской земле у той ямы, куда бросили потом его тело.
А потом я начал читать его дневник.
Июль 1918 года. Чехословацкий корпус и казачьи части подошли к Екатеринбургу. Большевики должны сдать город… Последним поездом выехал из Екатеринбурга Яков Юровский. В царских кожаных чемоданах «секретный курьер» (так он официально назывался в документах) вывез свой груз — семейный архив только что расстрелянных Романовых.
Как он ехал в поезде… Просматривал альбомы с фотографиями… Бывшему фотографу это так интересно. Но главное, конечно же, он прочел дневник царя. Дневник того, с кем отныне и навсегда будет связано его имя. С каким чувством он листал его в долгой дороге, пытаясь представить эту жизнь, протекавшую на глазах целого мира…
Так собирался в Центральном архиве Октябрьской революции «Романовский фонд»… Я называю его — «Фонд крови».
36 лет непрерывно вел Николай свой дневник. Он начал его в 14 лет в 1882 году в Гатчинском дворце и закончил пятидесятилетним арестантом в Екатеринбурге.
50 тетрадей исписаны от начала до конца его аккуратным почерком. Но последняя, 51-я тетрадь заполнена лишь до половины: оборвалась жизнь — и остались пустые, зияющие страницы, заботливо пронумерованные впрок автором. В этом дневнике нет размышлений и редки оценки. Дневник — запись основных событий дня, не более. Но там остался его голос. Мистическое могущество подлинной речи…
Этот молчаливый, замкнутый человек будет рассказывать. Он сам поведет через свою жизнь. Он — автор.
Я листаю его дневник… Это вечное и такое банальное ощущение в архиве: ты чувствуешь другие руки — соприкосновение рук через столетие.
ГЛАВА 2. Дневник начинается...
Автор родился 6 мая 1868 года.
Старинная фотография: ангелоподобный младенец с длинными кудрями в кружевной рубашечке пытается заглянуть в книгу, которую держит мать. Здесь Николаю год.
И другая фотография: модно опроборенный юноша.
В 1882 году Николай получает в подарок от матери «Памятную книжку»: с золотым обрезом, в переплете драгоценного дерева с инкрустацией.
Эта роскошная книжка и стала первой тетрадью его дневника. Причина, по которой с 1882 года Николай начинает непрерывно заполнять свой дневник, — роковой день русской истории — 1 марта 1881 года.
В промозглую ночь на 1 марта 1881 года в одной из петербургских квартир долго не гасили свет. Накануне с раннего утра в квартиру беспрестанно забегали некие молодые люди. С восьми вечера в квартире остались шестеро: четверо мужчин и две женщины. Одной была Вера Фигнер, знаменитая руководительница террористической организации «Народная воля». Впоследствии в своей автобиографии она опишет этот день.
Другая — Софья Перовская. Перовской предстояло утром непосредственно участвовать в деле, и ее уговорили за-снуть.
Вера Фигнер и четверо мужчин работали всю ночь. К утру они наполнили «гремучим студнем» жестянки из-под керосина. Получились четыре самодельные бомбы.
Делом было убийство царя Александра II, одного из величайших реформаторов в истории России. В те весенние дни он готовился дать России желанную конституцию, которая должна была ввести феодальную деспотию в круг цивилизованных европейских государств. Но молодые люди боялись, что конституция создаст ложное удовлетворение в обществе, уведет Россию от грядущей революции. Царские реформы казались им слишком постепенными. Молодые люди спешили.
