Медленно отступала назад, не в силах отпустить взглядом его запредельно злое лицо. Давай. Мы должны здесь закончить. Оба.
— Она провоцирует, баба же… Адриан, блять, не надо… — кавказский миротворец говорил негромко, но весомо.
Давай попробуем с тобой, миротворец. Остановилась, глядя в ровный четкий профиль Давида, напряженно смотрящего на Адриана.
— Эй, важнейший член элитного поискового отряда! — стянула кольцо и швырнула в Давида, — на, блять, носи с удовольствием. Заслужил.
— Ты охуела, с-с-сука? — сквозь зубы прошипел он, резко ко мне поворачиваясь. А двигается он быстро и стоит ближе. Охеренно.
— Ты пиздец какой наблюдательный! — с улыбкой подалась немного вперед, почти оргазмируя от его ярости, которая грозила слиться с моей и превратить все в ад, в котором сгорят очень многие. — Как ты с такой наблюдательностью в оффшоры-то три года играешь? А, точно, ты же хуево играешь. Тогда все понятно. С первым проебом, дорогой.
Он стоял твердо, вес тела на двух ногах, а я, соблазнительно и с презрением улыбаясь, стояла обманчиво неустойчиво, на одной ноге, голень за голень, хрупкие шпильки. Одно движение и меня можно сломать. Давай же…
Ведь сегодня я прошу богов спуститься с небес и получить пиздюлей, потому что на галаужине основное блюдо печень Прометея. Мои внутренние Анубис и Вий проводят вас на место, а я уничтожу ваш мир и станцую на костях. Давай же… в его глазах оттиск печати, свидетельство, что он уже шагнул за предел, а значит, может повторить, может не остановиться, Давай же… сделай шаг мне навстречу и мы подожжум этот падший мир. Он почти сделал.
— Прекратить. — Леденящий хлыст непроглядного мрака по обжигающему, только оседающему в сугробы горячему пеплу между нами и мы оба инстинктивно сделали полшага назад друг от друга. Адриан смотрел на Давида, подавляя его хаос натиском своей тьмы, — ты. Успокоился. — Перевел на меня взгляд, еще один хлыст мрака, — ты. Уходи.
Почти выйдя из кабинета, быстро оглянулась. И улыбнулась, потому что он тоже был мертв и это не маска. Он снова это сделал. Снова убил себя, когда его принуждали убить другого. И поделом, сука. Не прощу.
Улыбнулась механически — мозг сказал, что в случае достижения цели нужно такое движение мимики.
Я не плакала. Все то время пока ехала домой я не плакала. Не из-за чего. Внутри все по прежнему, ведь ебанная иллюзия жизни пропала. Все на круги своя. Наконец-то. Когда добралась до дома и вошла в мамину комнату, врезалась коленями в паркет и взвыла, сжимая ледяными руками голову, только теперь позволяя телу ощутить то, что случилось внутри него.
* * *
День клонился к закату, я сидела на крыльце родного дома и разглядывала плитку во дворе, думая чем бы заняться, чтобы срубить бабла по быстрому и заменить плитку, а то фигня какая-то, много где потрескалась, хотя за домом следили вроде бы исправно.
Зевнула и прислонилась плечом к столбу кованых перил. Мама наотрез отказалась продавать дом в котором она родилась, хотя, по сути, от этого дома уже ничего не осталось. Я потихоньку его полностью изменила, пользуясь тем, что любовь к новому и современному у меня от мамы. Да и чувство вкуса тоже. Ну и Рига сама по себе ничего город, правда, переговоры мы с ней вели долго и все-таки я ее осторожно, но подвела к этому. Клятвенно заверив, что дом не продам и за ним будут смотреть. Хуево как-то смотрят. Надо бы пизды им отвесить завтра.
Родное село было почти вымершее и такой себе среднячок провинции, в котором гости не так уж и часты. Потому шум мотора привлек мое внимание. Встала на железные витки перил крыльца и посмотрела в начало улицы. Довольно гыкнула. Ты гля, как в лучших традициях российских мелодрам. Катит Лексус, черный и тонированный, как душа моя прямо.
Огляделась. Тут меня точно не прибьют, свидетели вон из каждого дома в окна с отвисшими челюстями смотрят с видом ай да Вика, ай да молодца! То за ней мчатся на белых Мерседесах, то на черных Лексусах. Вот как шалавиться уметь надо!
Так, если все равно помирать, то под аккомпанемент своего смеха.
Пока чернокрылый там буераки перепрыгивал я успела заскочить в дом цапнуть платок и повязать на бабушкин манер, схватить подсолнух и, прыгнув в калоши, выскочила на крыльцо. Он только парковался.
Один приехал. Значит, прощения просить. Сука наивная.
Открыл дверь. Я, расправив сарафанчик (оригинал от Лагерфельда, между прочим, но дивно хорошечно вписался в сочетание с калошами и косынкой. Вот тебе и брендовая одежда) сидела на ступеньках и лузгала семечки из подсолнуха, скрестив ноги и играя колошей.
— Чего надоть, москаль? — сплюнув шелуху, вопросила я у Адриана, остановившегося перед крыльцом.
Зевнувшего и снявшего очки. Лицо усталое, осунувшееся, взгляд такой же. Поднялся по лестнице и сел рядом на ступеньку. Отломил от моего подсолнуха кусок.
— Фу. — С отвращением сплюнул. — Отсырел же. Есть что нормальное? С дороги как-никак.
— Суп сварила. Пошли. — Пожала плечом, оскорбившись, что не оценен мой виладж-стайл.
Прошел в дом, сел за дубовый стол, пока я люто хозяила, обслуживая царь-батюшку.
— Думал, с мамой познакомлюсь. — Кивнул, придвигая к себе тарелку и глядя в широкое окно на ухоженный сад.
— В Ригу езжай, я ее туда переселила. — Налив себе кофе, села напротив. — Только на теплый прием не рассчитывай, хотя… я ей позвоню и все про тебя расскажу. Она встретит тебя с вилами и зажжунным факелом. Твою задницу вилами к полу пригвоздит и подожжет. Это очень теплый прием.
— Так ты в маму пошла? — перевел на меня спокойный, ровный взгляд.
— Проверь. Чего приехал? — отпила кофе, подбирая под себя ноги на кресле и с интересом глядя на это каменное ебало.
— Соскучился. Решил, что ты тоже. Чего нам по одиночке скучать. — Перемешивая ложкой суп, невозмутимо отозвался он. — С грибами. А перец есть?
— Да, вон в солонке, мама игнорирует буквы «S» и «Р», сыпет туда, куда ей нравится. — Откинулась на кресле, задумчиво глядя на него, потянувшегося за солонкой. — Решил, говоришь?
Он кивнул, сыпанув перца и перемешивая суп, поднял на меня спокойный взгляд. Я тоже покивала и поднялась с кресла:
— Супер. Пойду козу доить. Как пожрешь, калитку за собой закрой.
— Сама закроешь. — Предупреждение хлыста в бархате — он еще не закончил, заставившего рефлекторно меня замереть у стола. — Козу в машину не возьму. Иди соседям отдай и поехали домой. — Откусил хлеб и невозмутимо заработал ложкой.
— Я дома. — Раздраженно глядя в его ровное лицо, процедила я.
— Твой дом не здесь. — Отбросил ложку и откинулся на спинку, прищурено глядя на меня.
— Нет. Здесь. — С трудом сглотнула, злясь от теней заигравших в его глазах. — Я устала бегать за мужиками, которые меня постоянно не за что казнят. Понятно? Заебалась. За-е-ба-ла-сь! Уроды, блядь! Вот так и становятся лесбиянками! — Оперлась ладонями о стол, чуть подаваясь вперед, и с ненавистью глядя на его лицо, иронично приподнявшее бровь, — ты чего, серьезно думал, что узнав правду, приедешь, двинешь мне вердикт, что какая неожиданность! Я не виновата и поехали, мол, со мной в закат, я тут лужей растекусь и на шею тебе брошусь?!
