Начали с порога. Порвал мою блузу, рывком прижимая меня к стене и терзая горячими губами шею. Улыбнулась, чувствуя как вал груза отступает, когда Адриан сжимает вот так, когда ведет языком по губам, когда у него все вспыхивает внутри и через дыхание напитывает меня. Толкаю его к двери, впиваясь в губы, не позволяя стянуть растерзанную блузу и сжимая рукой эрекцию. Только согнула ноги, чтобы присесть и разобраться с тем, что меня сейчас больше всего волнует, но подхватил на руки. Темный коридор, лестница второй этаж. Постель. Сбросил с рук, остановившись у края.
Мгновенно повернулась и встав на колени, крепко обхватила шею и плечи, пока целовал глубже, опьяняюще, расстегивая ремень.
Поцелуями вниз по его груди, слегка прикусывая кожу сквозь ткань. Миг на одежду и языком по стволу, дурея от жара и вкуса. Вздрогнул, сглотнул, сжал мои волосы. Когда взяла глубоко, насколько могла, чтобы сжать пальцами влажную кожу и в одном ритме с головой. Он рукой в спинку кровати, прикрывая глаза и ведя подбородком. Сильно прикусывая губу, сжимая мои волосы крепче, когда был усилен нажим и ритм, слегка подаваясь бедрами. Вкус на языке терпкий, горячий, бьющий в голову, заставляя забывать, что устают пальцы и язык, что не хватает воздуха, что разносит низ живота. Просто один взгляд на него, с обжигающей тьмой в глазах, с пересохшими губами, учащенным дыханием, с силой стискивающего пальцами спинку и адреналин рвет вены, выпуская из них свинец под кожу.
Перестал дышать, тело напряглось, пальцы в волосах сжались почти до боли, придвигая голову к себе теснее, заставляя почти давиться, но нечеловеческим усилием сдерживаться, чтобы не испортить удар оргазма, разносящий его изнутри, заставляющий вздрогнуть сильнее, когда с вакумом во рту подалась назад и надавила языком на чувствительную кожу, вынуждая его сорвано, изломано выдохнуть и откинуть голову назад. На шее проступили вены, напитывая меня удовольствием от этого зрелища.
Отстранилась, когда вкус на языке ослабел, с довольством глядя, как тяжело садится на край постели, почти падает и откидывается спиной на подушки приподнимая руку и поманив к себе. Грудь часто вздымается, дыхание еще учащено, ритм сердца бешеный. Темные ресницы немного подрагивают. Ему было сильно, мощно. Охеренно.
Слабые отблески освящения ночного города с переплетением лунного мягкого свечения, проникали через панорамное окно, касаясь его лица, очерчивая резкость скул, линию губ, подсвечивая кожу изнутри.
И я не могла вспомнить, когда мне в последний раз было так тихо внутри. Эта тишина грела причиной и пониманием, что наконец-то все хорошо. Я не поняла, как приоткрыла губы, чтобы сказать то, что витало в моем теле, которое он обнимал. Не дал. Заглушил поцелуем.
* * *
Перелет на Кайманы был вечерний. После взлета Вике разложили постель и она почти сразу уснула. Как оказалась, спит мертвецким сном. Потому что не проснулась даже тогда, когда я, увлекшись статьями в телефоне, шла из туалета к дивану, где полулежал Адриан, глядя на сопящую Вику, обнимающую починенный военный трофей; я наткнулась бедром на подставку с вазой, которая с эпичным грохотом разбилась.
— Блять. — Выдала я, мгновенно прикрывая рот ладонью и глядя на Вику, которой было похер, она даже не шевельнулась.
— Я же говорю, у вас проклятие имени. — Хмыкнул Адриан подзывая меня жестом. — То, что спите как пожарники, наверное, тоже.
На большом Каймане были днем следующего дня. Я понимала, почему Адриан сказал выбрать «нормальный» джет и я выбрала нехуевого клювокрыла за бешеные бабки, от которого даже у его бухгалтеров, явное повидавших всякое глаз задергался, но долгий перелет все равно заставлял чувствовать усталость и разбитость. До того момента пока не увидела чистейшие песчаные пляжи, заросли тропической зелени, ухоженный современные город, пролетающий за окном автомобиля, пока ехали на виллу с бассейном и собственным пляжем.
Душ, обед, сонно зевающая Вика. За Адрианом приехали. У нас охрана и машина для развлечений, недолго думая, отправились в город.
И Адриан был прав, его дочь была совсем не обременяющей, несмотря на остаточные мои опасения.
Она была затягивающей. Безупречным воспитанием и живой яркой любознательностью.
Была притягательна полнокровной жизнью и жаждой, которая присуща только детям. Она просто очаровывала не по годам рациональностью суждений, самостоятельностью, с ней было интересно, будто заглядываешь в другую вселенную со своими законами.
Я не могла оторвать взгляда от ее расширившихся глаз, полных восхищения и благоговения, когда она смотрела на аквамариновые воды с пенящейся шапкой мягких упругих волн. Рассматривала песок, который был будто бархат, орошенный жемчужной пудрой. Я знала, что даже эту безупречную красоту она видит гораздо ярче и насыщеннее, чем доступно обычному человеку.
И бил диссонансом ее явно урезанный восторг в словах, при таком чистом и по детски прекрасным блеске глаз. Глядя на нее, яркую и живую, я видела наследие Адриана. Она тоже старалась быть сдержанной, она знала границы, ей были объяснены грани дозволенного и пояснены почему необходимы эти грани. Она знала слово "нет" и "нельзя", но, что самое главное, знала, почему произносятся эти слова. Маленькая леди. Совершенно неизбалованная при всех безграничных возможностях и бескрайней любви своего отца. Что цепляло гораздо сильнее.
И она понимала все и ни на чем не настаивала, но она была еще ребенком. Поэтому я чувствовала себя полной сволочью отказывая ей в жаренной ерунде на открытых прилавках, что распространяли умопомрачительный аромат на одной из улиц, где мы проходили. Я попыталась объяснить, почему нельзя покупать готовую пищу на таких открытых прилавках, чувствуя себя отчего-то виноватой. Вика лишь грустно кивнула, качнув русыми косами, которые утром ей заплела.
Предложила ей зайти на рынок, чтобы она могла выбрать еду, которую мы с ней сами приготовим, избегая вероятности купить готовую, но некачественную.
Памянутая о тошнотворности для нее супермаркетов, я уже готова была смириться с отказом и быстро перебирала в голове варианты, чем отвлечь раздосадованную Вику, но она неожиданно охотно согласилась. И я с неясным, нечетким облегчением узрела, как ее глаза снова загораются, пока она рассматривает прилавки под тентами.
Выбрали филе рыбы и набрали овощей для риса на гарнир. Подумав и так и не вспомнив о наличии кухонной утвари на вилле решили, что нужно перестраховаться и взять сковородку-гриль и пару кастрюль с собой. Ну и еще по мелочи. По итогу Юра, один из охраны, нес три пакета.
К концу дня я была влюблена в нее, в ее искренность, в ее воспитанность и одновременно пытливость, любопытство и жажду жизни. В ее понимание того, что не все видят так, как она, и нужно быть корректной. Она знала, что она особенная, она знала, что не всем дано то, что дано ей, и она стремилась быть сдержанной, контролируя себя от по детски свободных и ярких порывов показать свои чувства. Нет, не чтобы быть такой как все. Просто из-за понимания, что человеку по сравнению с ней скудно видящему, может стать некомфортно. И это почти шестилетний ребенок. Я понимала, что ей внушали эту модель поведения с целью, чтобы она не испытывала негатива от множества злых и завистливых людей, которые любое отклонение от нормы трактовали как патологию. Ее оберегали, ей объясняли, почему мимикрия под стандарт необходима. Но этот маленький человек уже мыслил по собственному, и по своему смотрел на обстоятельства: когда я задала вопрос, почему она так себя сдерживает, она покорила меня совершенством обоснования своего поведения, что не всякому взрослому под силу — подумав и долго глядя мне в глаза, все-таки решила сказать честно, что не хочет, чтобы человеку рядом с ней было неуютно. Неуютно. Слово такое подобрала… Я не знала, кем она станет, когда вырастет, но знала, что гораздо более лучшим чем я и кто-либо известный мне.
