— Какие у Вики глаза, дочь? — полуулыбаясь глядя на нее негромко спросил Адриан.
Я перевела взгляд на Вику, задумчиво прищурившуюся и спустя секунду уверенно заявившую:
— Возле зрачка ярче чем по ободку радужки, золотистые крапинки везде. Правый зеленее, а левый близко к голубому, и снизу и сбоку треугольнички с серым оттенком. — Она улыбнулась и отпила коктейль, — у вас красивые глаза, тетя Вика.
Меня ввело в ступор то, что ребенок вполне себе ориентируется в понятиях зрачок и радужка. И озадачило то, что она сказала. Я цвет своих глаз представляла однотонным.
— Э… спасибо, — негромко произнесла я. Вика фыркнула и, спросив у Адриана разрешения, умчалась на площадку, пока я со скрипом обмозговывала, как бы у нее корректно спросить, почему она так сказала о цвете. Перевела взгляд на Адриана пригубившего кофе и глядящего вслед дочери.
— Природа забавно компенсирует детям патологии родителей. — Негромко произнес он. — Она тетрахромат. Видит намного больше оттенков, чем обычный человек. Это результат генетической аномалии, которую спровоцировала, скорее всего, моя дефективная икс-хромосома. У человека есть три вида фоторецепторов, они различают красный, зеленый, синий и их спектр. У меня хромосомное нарушение и из-за него я вижу только два цвета. Для меня мир тусклый и довольно удручающий. Тетрахроматы имеют четыре вида светорецепторов и цветочувствительность у них на порядок выше. Они видят оттенки, которые не может различить обычный человек. У них мир ярче, чем для остальных. И, судя по словам Вики, гораздо красивее. Хотя… в сколькой брендовой одежде Наталье пришлось разочароваться, потому что Вика видела, что шмотье сшито из разных кусков ткани — оттенки различаются. Например, рукав другого цвета. Однажды брюки оказались из разной ткани, что, конечно, не укрылось от Вики. «Мама, у тебя штаны как у клоуна, разноцветные» — и костюм за баснословную сумму так и не был никогда одет… Одна слишком много видит, другой нихрена не видит… — Меня пробило навылет от его явно безотчетной полуулыбки. Простой, спокойной и очень красивой. Но очень краткой. Он снова стал непроницаем. Хотя, нет. Расслаблен. Спокоен. Просто без эмоций. — В супермаркетах и детских магазинах у Вики начинает болеть голова, говорит, как на помойке, все смешивается и слишком яркое. Или глаза начинают болеть из-за некачественного освящения, знаешь, вот по типу такого, как в старых больницах. Свои минусы есть у всего…
У него в квартире приглушенное освящение и монотонные цвета. Не для своего комфорта. Я усмехнулась, оглядывая его спокойный профиль.
— Наталья кардиолог, ты тут медтермины в легкую переводишь, капельницы ставишь влет…
— Да, медобразование. Сеченовка. — Тихо рассмеялся он, скашивая взгляд на мое абсолютно растерявшееся лицо. — Не закончил, бросил после второго курса, когда окончательно понял, что мне интересно и к чему именно я стремлюсь.
Я, улыбаясь, покачала головой, глядя в его глаза. Артхаус, Адриан, ты просто сплошной артхаус, в котором ничего не понятно, но очень интересно.
Меня гложил один вопрос, жег язык, я не решалась его задать. Я все видела, я бы точно почувствовала, что что-то между ним и женой осталось, но я не почувствовала, вопрос глупый, не стоит его задавать. Но он бил в мыслях. И Адриан кивнул. Я, внимательно глядя в его глаза, негромко спросила.
— Если Наталья замуж соберутся?
— Она замужем. — Рассмеялся он, безусловно считывая мое скрытое облегчение, когда я не увидела никакой его реакции. Он не был отрешен, он сейчас полностью расслаблен и открыт. Да и не лжет никогда.
— И как ты реагируешь на ее нового мужа? — не удержалась я.
— Горянин Александр Андреевич, восемьдесят второго года рождения, два высших образования, журналист-переводчик, кандидат в мастера спорта по тайскому боксу, не судим, не привлекался, с отсутствием вредных привычек, из многодетной семьи, с положительными характеристиками из армии и мест работ, да и сам по себе человек нормальный. — Он приподнял бровь, глядя в мои стеклянные глаза и пояснил, — он часто контактирует с моей дочерью, мне необходимо знать, что он нормальный. И ему необходимо знать, что рядом с ним моя дочь.
Я кивнула. Вот и ответ. Почему Наталья так спокойна. Почему у нее в глазах ни тени сомнения не было, когда она передавала Адриану документу на Вику, чтобы он мог вывезти ее заграницу. Вот почему не имеет ничего против того, чтобы их дочь была рядом со мной несколько дней на островах. Она не знает меня, но знает, что Адриан абы кого к дочери не подпустит никогда. И она видела меня. На диване и в слезах.
Посидели недолго, у Вики в час были занятия в языковом центре, поехали туда. Она очень неплохо для почти шестилетнего ребенка разговаривала на английском, пока ехали. Я рассказывала ей о том, как была в Новой Зеландии, на языковых курсах. Она перевела вопросительный взгляд на водительское кресло, где сидел Адриан и тот незамедлительно отозвался:
— Как подрастешь — конечно.
Сидели в почти пустой кофейне этажом выше языкового центра в ожидании Вики. У нас был тоже был свой кружок по языкам. Сердце ускорило ритм, внутри все в трепете, когда на губах привкус кофе и его поцелуев, и нутро сжималось, когда Адриан, бросая взгляды на экран часто звонящего мобильного, отвечал не на все звонки, прижимая меня к себе, иногда целуя, иногда говоря на ухо пошлости, вперемешку с иронией, заставляя меня то краснеть, потому что в кофейне были люди, то сдерживать богатырский ржач, ибо чувство юмора у него отменное, особенно когда он говорит что-то с каменным ебалом.
Потом прогулка в парке. Я видела, что Вика очень скучает по нему. Идет придвинувшись ближе, сама брала его за руку, смотрела на него часто. Она скучает по нему. Как и он по ней. В основном беря на руки, мягко улыбаясь и даже линзы, стирающие его истинного, не могли скрыть безграничной отогревающей нежности. Он мягко, ненавязчиво, невербально показывал ей, что я здесь не лишняя. Что я имею право здесь находится. Я ждала ее взбрыка, знаю, глупо. Потому что она была не только любима, с ней много занимались, уделяли силы и время. Блок был, да, безусловно, но никаких взбрыков, протеста, провокаций, ничего. Она часто спрашивала меня о чем-нибудь и искренне внимательно слушала ответы.
Вечером в кино, и Адриан больше не мог отодвигать дела, да и Наталья освободилась. Заехала в ресторан, где мы сидели, забрала Вику, действительно тепло со мной попрощавшуюся и долго обнимавшую отца.
Глядя им в след, я сняла авиарежим в телефоне, пока Адриан расплачивался и протягивал мне руку, разговаривая по мобильному. Мне мгновенно позвонил Гена, который разруливал эти несколько часов как мог, и бодро отрапортовал по своей деятельности. И сколько облегчения, почти счастья было в его голосе, когда он получил доступ к моему мозгу и пиздюлей за несовершенство того, что сделал. Секретутка напоминал мне маленького мальчика в очереди на кассе, а мама за чем-то отошла, а очередь неумолимо продвигалась вперед, вводя его в панику, но тут мама наконец вернулась. И все вошло в привычный ритм: охрана, камрады, бесконечные разговоры, раздача пиздюлей, раздражение, что вокруг все тупые, звонок Адриана, ужин с Давой и его людьми, их отчет по уже сделанному, обсуждения, ночь, домой.
