— Она очнулась. Скажи ему. — Откуда-то из темного угла.
Движения в полумраке палаты, хлопок двери. Отлично. Сейчас царь-батюшка подвалит, а его холоп на отходняках после передоза. Самое поганое — вареные мозги. Если еще Гена с ним на допросе будет, то мне просто пизда…
Но. Сначала были врачи и их регламент, по которому они исцеляют увлекшихся наркош. В палате включили свет, у меня слезились глаза, хотя он и не был ярким. Адриан сидел на стуле у окна. Старалась в ту сторону не смотреть. Доктора закончили и вышли. Дима, подпирающий косяк двери, глядя на меня, утирающую слезы с глаз и старающуюся повернуть голову так, чтобы уменьшить резь, посмотрел на Адриана и тот, не отрывая от меня взгляда кивнул. Дима выключил свет и закрыл дверь, оставшись с другой стороны.
Помещение погрузилось в полумрак.
Я, вдохнув и выдохнув, стараясь не тревожить руку с подключенной капельницей, поднялась на кровати повыше и повернула голову в сторону окна. Он сидел на стуле расслабленно. Локоть на столе, пальцы подпирают висок. Полумрак питали его глаза. Насыщали воздух своей холодной, удушающей теменью. Сумрак комнаты будто бы рождался именно в нем и сквозил сквозь поры его кожи, распространяясь по комнате. Спирая дыхание густотой предзнаменования неприятностей, проблем, беды. Он разомкнул губы и его голос, обманчиво красивый, словно бы снизил температуру в палате до уровня, что, казалось, должен идти пар от дыхания:
— Я предлагаю быстрый и безболезненный вариант: ты сама рассказываешь все и говоришь правду. Я могу позвонить Никитину, мы его подождем и все затянется, а ты к концу пожалеешь, что сразу не избрала быстрый и безболезненный вариант.
Никитин — фамилия Гены, очевидно. Значит, полиграфа не будет, но допрос нужен сейчас, потому что у Адриана нет времени. Уже легче.
— Доходчиво. — Негромко произнесла я, почувствовав как в горле, и без того болящем, пересохло от тяжести полумрака давящего на слабое тело.
— Сочту за согласие. Начинай.
— Через несколько дней официальная фирма Артема должна была принадлежать другим людям. Его менеджерам. Шахматовой, Громову, Неизвицкому и Зажоркину. Артем ничего не знал, предложила продать им я, сделку от его имени вела я. Все официально и законно, не подкопаться даже если очень захотеть.
— Мотивация? — голос ровный, но я чувствовала, что ему очень не понравился такой виток моей творческой натуры.
— Если кратко, то его измена. У нас был не слишком счастливый брак, накопилось много и обиженная женская душа требовала его наказать. Я знала, что он занимается чисткой чужих денег и что отказаться ему от этого нельзя. Основной доход Артем получал через страховую, все имущество на организации, я и решила, что будет забавным, если он этого лишится. Всего разом. Фактическое рабство, потому что с трех фирм откат смешной, но отказываться ему от них нельзя, а бабла без страховой у него не будет. А он без него жить не умеет, с младых ногтей с золотой ложкой во рту. — Перевела дыхание и отвела взгляд, прикрывая глаза, потому что голова закружилась от мрака, от тьмы, сочащейся из человека, сидящего у окна. — Все было продуманно и красиво, все шло по плану. Последняя неделя перед переходом права собственности могла быть слишком заметной, поэтому внимание Артема надо было отвлечь. Я умотала из страны и наследила, чтобы его внимание было занято моим поиском. Вернулась в тот же вечер, когда пришли твои люди. На следующий день произошло… это. — Сбито выдохнула и тихо продолжила, — сопоставила факты и поняла, что твоя протекция будет длиться ровно до того момента, пока я не найду твои деньги, а затем меня начнут прессовать и скорее всего засадят, потому что есть люди, которые неправильно соотнесут факт его убийства с фактом продажи его фирмы и нашими теплыми семейными отношениями. А в тюрьму я не хочу. Я свой срок в браке отмотала, заплатив за все грехи в этой жизни, предыдущей и оставив предоплату за грехи последующей. Поэтому я сказала Диане, чтобы все тормозили, потому что на зону, скорее всего, все вместе поедем и хер мы откупимся, а из-за грядущего общественного резонанса, а он непременно будет, мама его бесспорно расстарается, даже сидельцев вместо себя не нанять. Диана была со мной полностью солидарна. И выпала из окна. Храбрые мужчины исчезают с радаров и остается только Эдик, с которым мы и встретились, чтобы обмозговать творящийся пиздец. Эдик меня траванул и фактически в этом признался, а когда выходила из зала, увидела двоих типов, которые явно ждали, что я вот-вот отъеду, то есть были в курсе коварного замысла Эдика по погонялу Медичи. Все. — Вдохнула глубоко, чувствуя, что становится нечем дышать — у воздуха в помещении нет вкуса и запаха, но он удущающ. Хотелось включить свет. Потому что тьма давила физически. Я знала, что это не поможет, но все равно хотелось, пусть и будет резь в глазах.
— Дилетантов ты наняла? — голос рассыпается в тишину.
— Из-за измены убить? Я не настолько поехавшая. Можешь звонить ходячему полиграфу и одновременно посадить на неходячий. Предлагала же. — Сцепив зубы, открыла глаза и посмотрела на него.
— Не урничай, — сказал ровно, спокойно, но слышалось как предупредительный выстрел. — Для здоровья вредно. — Следующий будет на поражение.
— Я не убивала. — Тихо сказала, с трудом выдерживая его взгляд.
Он смотрел полностью равнодушно, отрешенно, под таким взглядом очень отчетливо понимаешь, что ты и твоя жизнь ничего не стоят. Он встал и направился к выходу.
— Адриан. — Его имя морозило язык. Пугало своим звучанием. Но больше меня пугало то, что я здесь останусь.
Остановился у двери, положив пальцы на ручку. Не повернулся. Повернул голову в профиль, глядя в пол.
Мой голос должен был звучать ровно. Прозвучал с затертой паникой.
— Я не хочу здесь оставаться. Я… — Запнулась, смазав предложение на начале, из-за взбрыка вроде бы контролируемого страха, — я прошу. Начну работать сразу, как только… только не здесь, я не смогу здесь.
— Ты слишком слаба. Необходимо находиться под контролем врачей.
Ровно. Констатирующе. Рационально. Равнодушно. С безразличием на то, что принятое им решение погрузит меня в ад. В очередной.
— Я… — не сдержалась. Слезы по щекам, но голос почти ровен, почти не выдающий страха остаться в пределах больничных запахов. Хлорки, лекарств. Вони горя. Бед. Боли. Отчаяния. — Пожалуйста…
— Иначе? — слегка приподнял бровь, все так же глядя в пол.
— Уйду.
— Далеко ли на сломанных ногах? — повернул ко мне лицо. Губы на мгновение твурдо сжались, выдавая, что он раздражен. Полумрак, почуяв настроение хозяина, как будто ударил хлыстом. Болезненно, предупреждающе — он не приемлет такой тон, такой разговор. Но мне было сейчас похер.
— В окно, блядь! — Зло, яростно, однозначно. — Не останусь. Не останусь здесь на ночь. Лучше убей. Сразу. Я не останусь. Понял?
Осеклась, потому что даже в полумраке я увидела, как в его глазах вспыхнула тьма. Это парадокс. Но по другому это не опишешь. И без того темные глаза насыщались всполохами черного огня, обжигающего, ошпаривающего до варенного мяса всякого, кто на него смотрел.
