Жизнь своими мрачными тисками сжимала Англию. Весной 1916-го, перед поездкой. Конан Дойла на три фронта, его младший сын Адриан едва не умер от пневмонии. И он провел мальчика через это испытание не с помощью формальных слов воодушевления, но рассказав ему историю и показав картину с рыцарями Азенкура. В июле, облегчая участь Вердена, началось большое наступление британцев, о котором ему говорили раньше.
Именно на Сомме в первый же день британцы понесли шестидесятитысячные потери. Эти убийства отупляли ум, парализовывали сознание. Одной частичкой этого множества был капитан Кингсли Конан Дойл. Хотя Кингсли и был тяжело ранен двумя пулями в шею, ожидалось, что он поправится. Каждый офицер в его батальоне, 1-м Хемпширском батальоне, был убит или ранен в тот же самый первый день. Отец Кингсли узнал, что на протяжении десяти ночей подряд до наступления его сын выползал в нейтральную зону и прикреплял к проволоке белые кресты, чтобы артиллеристы могли уничтожить ее в тех местах, где она не была прорвана.
Можно спорить, и об этом спорили, что битва при Сомме, в которой до наступления заморозков в ноябре было потеряно почти полмиллиона лучших молодых людей, была, очевидно, бесполезной, но она стала ударом в сердце Германии. Императорская германская армия, какой бы великой она ни была, после этого уже никогда не смогла оправиться.
Но разве это утешение?
С самого начала битвы при Сомме Конан Дойл продолжал добиваться создания нательной брони.
«Мы признали факты, — писал он, — до такой степени, чтобы оснастить наших солдат шлемами. Это делалось медленно, но делалось».
Какая-то форма нагрудного щита или нательной брони, добавлял он 5 августа 1916 года, помогала бы остановить летящие осколки металла. Со своей собственной винтовкой он экспериментировал на разных видах брони, заказанных у полдюжины фирм. Деннис и Адриан, которым он запрещал подходить близко, слышали звон, когда пуля отскакивала, или глухой звук, когда она пробивала броню.
Тем временем он пытался спасти жизнь Роджера Кейсмента. Кейсмента, который был уже сэром Роджером Кейсментом, посвященным в рыцарство за верную службу Британии в тропиках, он встретил в далекие дни агитации за Конго. Когда-то он был патриотом, а теперь с осунувшимся бледным лицом под бородой попал на скамью подсудимых по самому им признанному обвинению в измене.
Трудно в чем-либо симпатизировать Кейсменту, за исключением его идеализма. Но он был честным, совершенно честным даже тогда, когда он взял от Германии деньги и высадился в Ирландии, чтобы поднять там мятеж. Конан Дойл считал — и не без оснований, — что этот человек был психически и физически нездоров после многих лет, проведенных в тропиках.
«Не вешайте его!» — призывал этот защитник тех, кто проигрывал судебные дела. Он не мог вынести того, чтобы поверженного вздернули на виселицу. «Приговорите его к любому тюремному заключению, какому захотите. Пощадите' его жизнь. Он не способен защищать себя в суде».
Но признать состоятельность оправданий Кейсмента означало бы признать Ирландию свободным государством, находящимся в состоянии войны с Британией. Его повесили в Пентонвилле; они не могли поступить иначе. И грохот бомбежек на Сомме стал еще громче.
Осень 1916-го и начало 1917 года ознаменовались не только резней, но и национальной угрозой. Если бы вымышленный персонаж по имени капитан Джон Сириус увидел страну такой, как описал ее автор в «Опасности!», он бы стал смеяться. В конце концов началась ничем не сдерживаемая война с применением субмарин, когда на воду были спущены две сотни немецких подводных лодок.
Семья Конан Дойла еще больше сплотилась. Мадам, которая давно чувствовала себя одинокой, была напугана и очень стара, уехала из Йоркшира, чтобы быть поближе к сыну. Но она по-прежнему не хотела пользоваться его гостеприимством. Она приобрела дом почти напротив Вест-Гринстед-Парка и назвала его «Баушот-коттедж». Кингсли, хотя и был слаб, поправлялся и бодро рассуждал о возвращении на фронт. Мэри добровольно помогала в Пил-Хаус, где отправлявшиеся на фронт войска отдыхали перед отъездом. В парапсихологическом журнале «Лайт» появилась статья Конан Дойла с объявлением о его вере в общение с мертвыми, датированная 21 октября 1916 года.
Тщательно подбирая слова, он писал, что перед лицом свидетельств жизни после смерти есть два направления мысли.
«Это абсолютный лунатизм или это революция в религиозной мысли, — писал он, — революция, которая дает нам огромное утешение, когда те, кто нам дорог, умирают».
Религиозное утешение! Религия! На этом концентрировался весь его подход к вопросам парапсихологии. Сэр Уильям Барретт, который верил в спиритизм, но не верил в него как в религию, здесь с ним не соглашался, хотя и поддержал его выводы о реальности этого явления.
«Я рад предоставленной мне редактором «Лайта» возможности, — писал сэр Уильям Барретт, — выразить благодарность сэру Артуру Конан Дойлу за смелук? и своевременную статью, написанную им…
Почти четверть века назад (точнее, 4 января 1893 года) сэр Артур — тогда доктор Конан Дойл — председательствовал на лекции «Психологические исследования», которую я читал в Литературном обществе Верхнего Норвуда, где он был президентом. В полном отчете о моей лекции, который был опубликован в местной. газете и сейчас находится передо мной, доктор Конан Дойл, предложив проголосовать за выражение благодарности, упомянул о глубоком интересе, который он на протяжении многих лет питал к предмету лекции, и о своих собственных познаниях в этом вопросе».
В «Уиндлшеме» Джин больше не считала его парапсихологические исследования чем-то сверхъестественным и опасным. Ее брат, родственники, ближайшая подруга — все они ушли из жизни. Она разделяла его переживания. Она верила.
«Я должен возвещать об этом», — заявил он.
Так, в 1917 году он начал читать лекции по парапсихологии, которые продолжались до конца его жизни. Об этом у него был разговор с Джин, к которому мы сейчас обратимся. Его голос лектора на фоне рева орудий не мог распространиться далеко. Он знал об этом. И еще надо было делать так много другого.
Еще были лекции о войне и, самое главное, по истории. Каждый день в «Уиндлшем» приезжал на машине какой-нибудь офицер, с которым они запирались в его кабинете, пока он делал записи, и после обеда уезжал в Лондон. Даже после смены правительства в конце 1916 года, когда премьер-министром стал Дэвид Ллойд Джордж, Германия, одержавшая победу над Румынией, представлялась еще более грозной, чем когда-либо раньше.
В Адмиралтействе ужасающая кривая потоплений торговых судов — красная линия на синей бумаге — ползла вверх и вверх. Пресса напомнила о рассказе под названием «Опасность!». Царил шок, раздавались крики. Один или два автора заявили о том, что это Конан Дойл вложил немцам в головы такую идею. Как будто, — если судить по заявлениям немцев, — такую идею надо было вкладывать им в головы.
В марте 1917 года пала могучая Россия. Кто-то опять мог порадоваться. В то время, когда была преодолена слабость ее армии, когда она стала сильнее, чем в начале войны, Россию раскололи изнутри и отдали на растерзание шакалам. В противовес этому — не слишком ли поздно? — в апреле в войну вступили Соединенные Штаты.
