Заложенная брошь представлялась сильным свидетельством. Но, как тут же обнаружила полиция, это была не та брошь, которая принадлежала мисс Джилкрайст. Оскар Слейтер заложил брошь, которая была его собственностью, за месяц с лишним до убийства.
Полиция потеряла голову. Они предлагали вознаграждение в 200 фунтов и отправили телеграмму в Нью-Йорк с требованием арестовать Слейтера по прибытии. Тем временем четырнадцатилетняя девочка Мэри Барроумэн — она проходила мимо дома мисс Джилкрайст в вечер убийства — дала описание человека, который выскочил из дома, едва не сбив ее с ног, и убежал прочь как раз в то время, когда должен был убегать убийца.
Хотя она лишь мельком видела его в тот темный дождливый вечер на плохо освещенной улице, четырнадцатилетняя Мэри в деталях описала внешность человека и его одежду. Ее описание не совпадало с более расплывчатыми показаниями господина Эдамса и Хелен Лэмби. Не подходило оно и под настоящего Оскара Слейтера. Но после нескольких дней допросов Хелен изменила свои показания и согласилась с Мэри в отношении одежды человека.
Взяв с Мэри и Хелен клятву, что они ни с кем не будут разговаривать об этом деле, их срочно посадили на пароход, на котором у них была одна каюта, и отправили в Нью-Йорк для опознания Слейтера. Им были показаны его фотографии. Когда закованного в наручники Слейтера в сопровождении двух американских полицейских вели по коридору в зал заседаний суда, депутация из Глазго организовала дело таким образом, что в коридоре в это время находились Мэри и Хелен.
Вот что происходило в зале заседаний американского суда.
«Да, я его опознаю» — к такому решению пришли обе девушки после долгих колебаний.
Позднее они горячо клялись в том, что никогда не сомневались в его личности.
Напрасно Слейтер эмоционально выкрикивал, что он никогда не слышал о мисс Мэрион Джилкрайст и ее драгоценностях, что в Глазго он был человеком новым, что он (и это впоследствии было доказано) организовал свою поездку в Нью-Йорк за несколько недель до трагедии. Вопреки совету американского адвоката, он отказался от процедуры выдачи и вернулся для суда в Шотландию.
Оскар Слейтер уже не был героем вымышленного рассказа. То, что он наполовину немец и наполовину еврей, могло или не могло содействовать возникновению против него сильных предубеждений. Но он владел игорными домами в Лондоне и Нью-Йорке, у него были сомнительные доходы, он содержал любовницу, которая к тому же, возможно, была проституткой. Из-за всего этого предубеждения достигли предела, когда 3 мая 1909 года Слейтер появился в Высоком суде Эдинбурга.
Слейтер — широколицый, с могучей грудью, с черными волосами и усами — приятно выглядел, но был презренным чужеземцем, когда он терзался на маленькой скамье подсудимых между двумя полицейскими констеблями. Полные показания на суде, поскольку они были отвратительной подковерной историей, не должны нас отвлекать. Обвинение утверждало, что Слейтер совершил убийство с применением небольшого молотка из набора инструментов, хотя медицинские эксперты выражали в этом сомнение. У Слейтера было алиби, но это не было принято во внимание, поскольку оно основывалось на показаниях его любовницы и девушки-служанки. Мэри Барроумэн и Хелен Лэмби указывали на него. Господин Эдамс, который также ездил в Нью-Йорк, не мог поклясться в том, что Слейтер — это убийца, который был в квартире.
Вот перекрестный допрос, который от имени защиты проводил господин Маклюр:
«И даже после всего того, что вы слышали, вы не можете высказать абсолютную уверенность в том, что это именно тот человек?»
«Нет, — отвечал свидетель. — Это слишком серьезное обвинение, чтобы выдвигать его против человека, которого я видел лишь беглым взглядом».
Королевский адвокат господин Юре произнес потрясающую речь. Как мог убийца проникнуть в запертую на два замка квартиру? Он этого не коснулся. Откуда Слейтер знал, что у мисс Джилкрайст были драгоценности? Он обещал это объяснить, но не сделал этого. Кроме того, господин Юре несколько раз исказил факты в ущерб Слейтеру, а судья не счел нужным его поправить. Жюри большинством голосов, как это разрешено в Шотландии, вынесло вердикт (девять — «виновен», пять — «не доказано», один — «невиновен»), признав Оскара Слейтера виновным в убийстве.
Некоторые выражали недовольство, что Слейтер на своем невнятном и ломаном английском устроил неприятную сцену, прервав заседание, когда судья собирался огласить ему смертный приговор. Ведь люди, которые ведут недостойный образ жизни, не могут испытывать болезненного замешательства или испуга. В своей вспышке Слейтер бубнил одно и то же:
«Я ничего не знаю об этом деле, абсолютно ничего! Я никогда не слышал этого имени! Я ничего не знаю об этом деле! Я не понимаю, как меня могут связывать с этим делом! Я ничего о нем не знаю! Я приехал из Америки на свой собственный страх и риск!» И далее: «Не могу сказать больше ничего».
27 мая его должны были повесить в тюрьме Глазго. Но совесть шотландцев пробудилась после этого морального взрыва, и они направили двадцать тысяч петиций с требованием отсрочки приговора. Слейтеру оставалось жить всего день, когда он узнал, что министр по делам Шотландии лорд Пентлэнд смягчил приговор, заменив его на пожизненную каторгу. После этого приговоренный исчез в Питерхед: там, по всей вероятности, он и должен был оставаться.
К Конан Дойлу, как он сообщал в письме Мадам, обратились «адвокаты», предположительно адвокаты Слейтера. Он с неохотой взялся за это дело. Оно отличалось от дела Эдалжи; он считал Слейтера мерзавцем и объявил об этом в написанной им брошюре. Но дело не в характере человека! Если он невиновен в убийстве, надо сделать все для его освобождения.
«Этот паладин проигранных дел, — пишет господин Уильям Рафхед, — нашел в сомнительных обстоятельствах этого дела нечто близкое его сердцу».
Он уже начал вести кампанию в прессе. В августе 1912 года издательство «Ходдер энд Стоутон» выпустило его брошюру «Дело Оскара Слейтера». Он еще не впал в ту неукротимую ярость, которая охватила его, когда он узнал о некоторых закулисных маневрах.
«Невозможно, — писал Артур, — читать о фактах и взвешивать их… без чувства глубокой неудовлетворенности процессом и моральной уверенности в том, что правосудие не восторжествовало». Шаг за шагом он разрушил все свидетельства. Но какова же альтернативная теория?
Те, кто поддерживал Слейтера, с самого начала примечали некоторые значительные вещи. Почему эта девушка, Хелен Лэмби, не выразила никакого удивления, когда внезапно обнаружила незнакомца в запертой квартире? Может быть, потому, что этот человек не был незнакомцем? Потому что девушка узнала его? То же самое относилось и к самой жертве. Может быть, мисс Джилкрайст ждала его и впустила в свою квартиру?
В брошюре «Дело Оскара Слейтера» Конан Дойл выдвинул новую линию предположений.
«Один вопрос, который следует задать, — писал он, — состоит в том, проникал ли убийца в квартиру именно за драгоценностями».
Давайте рассмотрим поведение убийцы. Нанеся жертве удары по голове каким-то неизвестным предметом, указывал автор, убийца сразу направился в ту самую спальню и зажег газ. Но он не тронул ценные кольца и часы, которые открыто лежали на туалетном столике. Вместо этого он взломал деревянную шкатулку, в которой хранились личные бумаги мисс Джилкрайст, и оставил эти бумаги разбросанными по всему полу.
