Что касается «Затерянного мира», то автор был настолько им поглощен, что все его мысли были заполнены бронтозаврами, приматами и растительностью того дикого плато. Он сделает описание настолько реалистичным, что многие склонны будут во все поверить.
Насколько эти доисторические джунгли были похожи на настоящие, можно судить из письма профессора Ланкестера, зоолога, из книги которого он взял своих животных.
«Вы совершенно великолепны в своем описании «затерянного мира» на вершине горы, — писал доктор Ланкестер. — Я горжусь тем, что внес в это и свой небольшой вклад. Все достаточно достоверно для того, чтобы повествование «шло» гладко. Отмечу, что вы правы, отказывая крупным динозаврам в умственных способностях, а приматам в остром чутье…»
После чего доктор Лэнкестер пустился высказывать предложения.
«А как насчет того, — продолжал он с энтузиазмом, — чтобы изобразить гигантскую змею длиной в шестьдесят футов? Или кроликоподобного зверя величиной с быка (Токсодона)? Или стадо карликовых слонов ростом в два фута? Могут ли спастись четверо мужчин, выдрессировав птеродактиля-вегетарианца таким образом, чтобы по одному летать на нем? Может ли женщина-обезьяна влюбиться в Челленджера и убить вождей своего племени, чтобы спасти его?»
Последнее могло интересовать Джин и ее ближайшую подругу Лили Лодер-Саймондс, которая приехала погостить в «Уиндлшеме». Каждый вечер на протяжении октября и ноября он читал им то, что написал за день. Он усаживался в большой, покрашенной в белое нише у бильярдной, в кресло «Викинг», которое было подарком из Дании, а рядом, под головой оленя, полыхал камин. В воображении сквозь джунгли продирались бесстрашные четверо: лорд Джон Рокстон, подобный Дон Кихоту с волосами имбирного цвета, язвительный Саммерли, неизменно милый Малоун; и во главе их всех — Челленджер в очень маленькой соломенной шляпке, который, когда шел, становился на цыпочки, — кстати, шляпа и походка были придуманы создателем Челленджера.
«Я думаю, — писал он редактору «Странда» Гринхоу, когда 11 декабря повесть была закончена, — я думаю, что из нее получится самый лучший сериал (не считая рассказов о Шерлоке Холмсе) из всех, которые я когда-либо делал, особенно когда она появится в обрамлении фальшивых фотографий, карт и планов».
А потом пришла настоящая радость.
«Моя амбиция состоит в том, — добавлял он, — чтобы сделать для книг, предназначенных мальчишкам, то, что сделал Шерлок Холмс для детективных рассказов. Я не думаю, что смогу это сделать, но вдруг получится».
Получилось. Потому что при последнем анализе оказывается, что это приключение с динозаврами не является подлинным секретом очарования «Затерянного мира». Некоторые из лучших сцен — вечер Малоуна с Глейдисом в самом начале, первое интервью с Челленджером, бурные заседания в Зоологическом обществе, которые описывались скорее как политические митинги с участием Конан Дойла в Шотландии, — происходят как бы отдельно от основного места действия; зоологи не менее интересны, чем зоопарк. Отметим также мастерство комизма в описании бородатых мужей науки, когда речь идет о трудной для понимания теории и они ведут себя в точности как темпераментные примадонны и исполнены такой же ревности друг к другу.
И это — пробный камень. Когда Челленджер угрожает судебным преследованием телефонной компании за то, что его телефон звонит в то время, когда он хочет, чтоб его не тревожили, он так же хорош, как и в тот миг, когда с важным видом расхаживает среди женщин-обезьян. Челленджер и его друзья все несут с энергией своего создателя. Они восхищали бы нас, даже если бы только отправились на однодневную экскурсию в Маргит. Конечно, в Маргите что-нибудь произошло бы. Об этом позаботился бы Челленджер. Но само признание нами этого факта, наша ухмылка в ожидании и воображении этого показывают, что он из плоти и крови: нестареющий, как Микобер и Тони Веллер.
В канун Рождества в «Уиндлшеме» в последний раз в Сассексе можно было увидеть обычай многовековой давности. Участники рождественской пантомимы с драконом, в серебряных доспехах исполнили в бильярдной пьесу чудес. От ламп в розовых абажурах падал свет на пляшущих и гримасничавших участников представления. Джин и ее муж поднимали на руки маленьких детей, чтобы им было лучше видно. Тем временем он занялся фиктивными фотографиями, которые он обещал Гринхоу Смиту.
«Что вы думаете об этом?» — с гордостью спрашивал он.
С огромной черной бородой, с приклеенными бровями и в парике, он смотрелся на фотографии, как профессор Челленджер. Была еще одна фотография, где он изображен сидящим среди друзей, олицетворявших Рокстона, Саммерли и Малоуна. Но портрет крупного плана, на котором он был увенчан шелковой шляпой, должен был представлять Челленджера в качестве иллюстрации в «Странде».
«Характерен хмурый взгляд», — написал он Гринхоу Смиту 9 февраля 1912 года. «Сердитый взгляд Конанов» — так называет это сэр Вальтер Скотт в конце одного из своих романов.
Гринхоу Смит был встревожен. Он сказал, что такая маскировка, хотя она и достаточно ужасна, может быть раскрыта, и журнал попадет в беду за обман. «Ну хорошо, — согласился Конан Дойл три дня спустя. — Ни слова о фотографии проф. Ч. Я начинаю осознавать мою собственную дерзость. В конце концов, это не я. Я всего лишь блок, на котором построена воображаемая фигура. Но не отдавайте ее».
В то же время он был так доволен своей маскировкой под Челленджера, что решил ее на ком-нибудь испытать. Милях в тридцати, в поместье брата Вилли сэра Хорнанга, в Вест-Гринстед-Парке, жили Хорнанги с сыном Оскаром. Очевидным шагом, подумал он, было бы попробовать ее на Вилли.
Это привело к неприятностям. Объявив, что он является герром доктором Некто, этот косматый призрак во весь свой рост появился в дверном проходе. Он сказал, что он — друг герра доктора Конан Дойла, и не согласится ли герр Хорнанг принять его?
К счастью или к сожалению, Хорнанг был близорук. Более того, он привык к тому, что другом его зятя мог быть кто угодно — от бродяги до премьер-министра. Он его шумно приветствовал. И посетителю, громко выговаривавшему длинные предложения по-немецки, на протяжении нескольких минут удавалось играть свою роль. А потом Хорнанг рассердился. Указав гостю на дверь, он поклялся, что никогда этого не простит. Герр доктор в его шелковой шляпе с трясущимися от смеха плечами с позором удалился.
Это была одна сторона его жизни. А теперь, с приближением 1912 года, давайте взглянем на другую ее сторону.
Сплошная лихорадка, состоявшая из работы, полемики и активности. Ассоциация за реформы в Конго одержала победу при преемнике короля Леопольда, молодом и резко от него отличавшемся короле Альберте. Конан Дойл уже изменил свои взгляды и высказался в поддержку гомруля для Ирландии. «В 1905 году я говорил, — писал он, — что гомруль может прийти только со временем и что это будет безопасно лишь с изменением экономических условий и прежде всего после того, как местные представительские институты пройдут надлежащее испытание. Мне кажется, что сейчас эти условия в достаточной мере выполнены».
