Один из его однокашников, испанский мальчик, который стал маркизом Виллавиехи, рассказывал о его крайней неопрятности и наблюдательности. Он объяснял, что почерк был плохим только потому, что кто-то нечаянно наступил ему на руку шипованным башмаком, или был поврежден ноготь во время игры в хоккей, или же он угодил в лечебницу с «небольшим растяжением» после того, как упал в гимнастическом зале.
Были и примечательные события, как, например, День отца ректора.
Когда однажды с наступлением темноты мальчики вышли во двор с коньками, они увидели, что лед на пруду сиял от китайских фонарей, снег искрился от факелов, красных и синих огней, а оркестр играл «Да здравствует Британия». Катание началось после того, как мальчикам раздали сигары и спички; с берега учителя швыряли во всю эту вопящую суматоху петарды и хлопушки; все это великолепно завершилось тем, что каждый выпил по бокалу горячего пунша за здоровье отца ректора.
Лучше всего были рождественские каникулы, хотя немногие из мальчиков могли поехать домой. За время рождественских праздников Артур и трое его друзей поглотили:
«Двух индюшек, одного очень большого гуся, двух цыплят, один большой кусок ветчины и два поменьше, два больших батона колбасы, семь банок сардин, одну омаров, блюдо пирожных и семь банок варенья; если говорить о выпивке, то у нас было пять бутылок хереса, пять портвейна, одна красного сухого и две малинового; мы также съели две банки солений».
Все это, в сочетании с сигарами, свидетельствует о том, что духовные отцы были людьми с достаточно широким мышлением. Во время празднования того же Рождества состоялись замечательные концерты и любительские театральные представления. Вечерами они подряд посмотрели комедию в пяти действиях «Дорога к краху», а также «Курьер Лиона» и «Нападение на почту», мелодраму и пьесу ужасов (пять убийств).
Такие удовольствия, правда, были припасены только для праздников. Платить за них приходилось пасмурными днями с мелким ланкаширским дождем и нудными уроками пения. Неопрятного мальчика волновала, раздражала и злила невыносимая сухость уроков, в дополнение к тому, что он испытывал хронические денежные затруднения и пережил несчастье, когда дядюшка Дик послал ему пять шиллингов, а он получил всего три с мелочью.
Даже история, которая, казалось бы, должна была приводить его в восторг, превращалась в тяжкую зубрежку. Это была совсем не та история, которую рассказывала ему мать или которая описывалась в романах великого сэра Вальтера. (Он потерял «Айвенго», который упал в ручей, но другие были восхитительны, хотя порой их и было трудно понимать.) Эта школьная история была как сухой порошок во рту; все даты да места и никаких людей. Она занимала воображение не больше, чем ненавистная формула х + 2ху + у.
Потом наступил памятный день в 1873 году, когда дедушка Майкл Конан прислал ему из Парижа небольшую книжку в позолоченном переплете. Ее написал некий лорд Маколей, и она называлась «Баллады Древнего Рима». Он открыл ее, и засияло солнце.
Ларс Порсена Клаузимский
Девятью богами клялся,
Что великий дом Тарквиния
Не претерпит больше бедствий,
Девятью богами клялся
И назначил день для встречи…
Он был приведен в трепет этими звенящими строками, калейдоскопом нарисованных словами солнечноясных картин, а его сердце наполнилось радостью за тех троих, которые держали мост. Еще одно стихотворение поразило его.
Что лучше для мужчины,
Чем смерть от рук врагов
За отчие могилы,
Святилища богов?
В простых словах одного из древних римлян было что-то такое, чего он искал. Это так соответствовало духу тех уроков, которые давала ему в Эдинбурге мать задолго до того, как он стал юношей.
Представьте себе, что, как это бывало в Эдинбурге, вы видите бедную пожилую женщину с базарной корзинкой, над которой насмехается и сталкивает ее в канаву нескладный мальчишка — сын сапожника. Здесь вопрос не стоит о том, чтобы драться во имя драки. Вопрос стоит так: что бы сделал Айвенго? Что бы сделал Эдуард III?
Ну, ясно, что Эдуард III вызвал бы на рыцарский поединок. Но поскольку такие вещи в современном Эдинбурге устроить трудно, Эдуард III вмешался бы и проучил этого мальчишку. А если бы Артур проиграл такую схватку из-за того, что его треснули по башке суконным мешком с тяжелым сапогом внутри, это ни в коей мере не умалило бы его благородства.
И вот перед ним этот потрясающий Маколей. В поисках других книг этого же автора он нашел «Опыты», которые, по сути, были небольшими историческими рассказами, и незаконченную «Историю Англии». Это было еще большим откровением; история, в которую вдохнули жизнь. Это была романтика и в то же время — то были факты. Строчка за строчкой «Опытов» вызывали в нем смутное, но приятное волнение, которое он не мог понять. Короткие, резкие, ясные предложения. За ними следовали длинные фразы, пронизанные блестящей риторикой и увенчанные хлесткой концовкой. Был ли когда-либо раньше такой писатель?
В таком настроении он находился, когда на Рождество 1874 года с ним произошло самое большое приключение за все его школьные дни. Тетушка Аннетт, сестра отца, пригласила его провести три недели в Лондоне, где дядюшки покажут ему все достопримечательности.
У него руки тряслись от волнения, когда он писал тетушке Аннетт и дядюшке Дику о последних приготовлениях. Было четырнадцать градусов ниже нуля, сообщал он, но никакие обледенелые дороги не помешают ему добраться со своим сундуком до ближайшей железнодорожной станции. Единственное, чего он боялся, так это того, что теперь его могли не узнать при встрече.
«Мне трудно описать себя, — продолжал этот пятнадцатилетний парень, — но мой рост, я полагаю, 5 футов и 9 дюймов, довольно плотный, одет в темное и, главное, у меня на шее ярко-красный шарф».
Закутанный в пледы попутчиков, он прибыл на вокзал Юстон после трех аварий на ланкаширской железной дороге. Тетушка Аннетт, полная достоинства дама среднего возраста, легко узнала красный шарф. Он будет жить в комнате у дядюшки Дика на улице Финборо-роуд, где тетушка Аннетт содержала дом для дяди Дика на время, пока их дом на Кембридж-Террас ремонтировался. При свете и в тепле комнаты с разрисованными эльфами бордюрами стен Артур пил чай с тетушкой Аннетт, когда вбежал дядя Дик: теперь уже здорово полысевший, но, как всегда, приветливый и со свободными карманными деньгами.
Три недели, проведенные в Лондоне, оставили у Артура глубокие впечатления. Два раза он ходил в театр с дядей Джеймсом, импозантным мужчиной, заросшим по самые скулы бородой. Оба раза они сидели в ложе. В первый раз ходили в театр «Лицеум» и смотрели Генри Ирвинга в «Гамлете».
«Эта пьеса, — писал Артур матери, — шла целых три месяца, но каждый вечер зал был до отказа заполнен теми, кто хотел видеть игру Ирвинга. Ирвинг очень молодой и стройный, с черными проницательными глазами, играет потрясающе».
