Батька внезапно замолчал. Потом усмехнулся:
– Умеешь ты зубы заговаривать, хлопец. Давно я не спорил на такие темы, моито хлопцы – как пни, им только шашкой помахать да пострелять. Грабь награбленное. А ежели не награбленное, а потом и кровью заработанное? Многие никак в толк взять не могут, шо воевать они вечно не будут. Помяни моё слово, Сергей, безвластие – это не анархия. Анархия – это порядок. Это авторитет. А когда власти нет, когда нет авторитетов, народ быстро становится скотом. Такое вылазит из нутра… Вот тот же Григорьев. Геройский был мужик, трижды ранен на войне, до штабс-капитана дослужился, четыре ордена и три Георгиевских креста. Боевой офицер. Ему красные даже свой орден Красного Знамени дали. И на тебе – грабежи, убийства, еврейские погромы. Власть получил – и всё, пропал человек. Полезло гнильё из нутра. Потому што власть – она портит. Ежели человек к ней не готов, не достоин. Меня атаманом выбирали, я не лез никуда. Я просто людям сказал то, что они хотели услышать. И я их никогда не обманывал – я сам того хотел. Свободы для людей, нормальной жизни. Нормальной, а не скотской…
Махно помолчал. Потом потёр лоб и уже другим, более резким тоном сказал:
– Но ладно, счас будем с Григорьевым разговаривать. Только думаю я, разговора не получится. А вот потом, как с ним порешаем, я хочу с тобой уже не теорию обсуждать, а практику. Потому что из этого говна, в которое мы попали, надо как-то выбираться…
…В штабе Григорьева их уже ждали. Атаман расположился под Херсоном в селе Сентово, его штаб находился в здании сельсовета. Махно вместе с Сергеем и двумя махновскими командирами – Лёхой Чубенко и Яшкой Домашенко – зашли в сельсовет. Чуть позже за ними зашёл и Феодосий Щусь в сопровождении личной охраны батьки Махно – шестерыми бойцами с ручными пулемётами «льюис». Двое пулемётчиков остались на крыльце, двое заняли места у противоположных окон, а ещё двое с самим Щусём прошли через коридор и встали у двух других окон.
Щусь после того поединка с Сергеем долго ещё зыркал на него злобно, но видя, как батька Махно относится к парню, остыл и перестал на него коситься. Кто его знает, что думал гордый атаман, может, и переживал – ведь он всегда был любимцем батьки. А тут какой-то хлопчик, ещё молоко на губах не обсохло, а батька с ним постоянно разговоры разговаривает. Но Щусь хотя и часто буянил, всегда был скрытным, и даже напиваясь до чёртиков, язык не распускал никогда. Поэтому что он там себе думал, никто не знал. Просто как-то он сразу успокоился и даже как будто стал серьёзнее.
– Здравствуй, Нестор, что ж ты такой недоверчивый ко мне? Прямо пулемётную роту с собой привёз.
Атаман Григорьев, несмотря на то что ему было всего лишь тридцать пять лет, выглядел намного старше тридцатилетнего Нестора Махно. Возможно, Григорьева старили его длинные усы, может быть, его угрюмая сутуловатая фигура и рябое, то есть побитое оспой, лицо. Но, скорее всего, лет атаману добавило лет постоянное и беспробудное пьянство, перешедшее в стадию алкоголизма. Вот и сейчас Григорьев был, что называется, навеселе.
Махно брезгливо отстранился от попытки обнять его соратником и недовольно пробурчал:
– Ты, Никифор, даже на совещание явился в пьяном виде. Ну об чём тогда с тобой говорить?
Григорьев не сдержался и зло бросил:
– Со мной есть о чём поговорить. Например, о том, как вместе будем красных бить.
Махно резко обернулся к атаману:
– Хто тебе сказал, шо я буду красных бить? Да ещё вместе с тобой? Я тебе сколько раз говорил: перестань грабить народ, перестань учинять погромы, евреи на тебя ходят жаловаться постоянно. Шо ты творишь, Никифор? Твои бандиты и мерзавцы убивают всех подряд, мирных жителей убивают, женщин, детей! Как я могу потом людям говорить о революции, о том, што мы за справедливость, ежели ты такое творишь?
Григорьев усмехнулся:
– Это всё поклёпы, батьку. Где доказательства?
Из-за спины Махно выступил Сашка Чубенко и достал какую-то бумагу.
– Вот доказательства. Когда ты, Никифор, занял Екатеринослав, то за два дня было убито более ста человек еврейской нации и более ста пятидесяти человек русских. В Кременчуге было убито 150 евреев, в Умани – около 400, в Александрии – до тысячи. 15 мая в Елизаветграде твои бандиты произвели массовый погром, в котором было убито не менее трёх тысяч евреев. Нас из-за тебя бандитами кличут, потому что с тобой вместях воевали!
Григорьев побледнел от бешенства. Глаза его округлились, атаман заорал, брызгая слюной:
– Ты хто такой, морда твоя жидовская?! Я тебя сейчас в распыл пущу!
На что Махно спокойно сказал ему прямо в лицо:
– Чубенко – не еврей как раз, а украинец, а в распыл я тебя пущу за тех деникинских офицериков, которые тебе деньги от Деникина везли, да не довезли. С белыми снюхался, контра?
Григорьев покачал головой:
– Эх, батьку-батьку!..
И рванул из кобуры свой маузер. В этот момент возле него внезапно оказался Сергей и ногой ударил Григорьева в лицо. Тот отлетел к двери, открыв её спиной, и влетел в комнату. Но тут же поднялся и рванул обратно. Но наткнулся на ещё один удар ноги, на этот раз в живот. Атаман скорчился и упал на колени.
– Бей атамана! – крикнул Махно и выхватил свой маузер.
Всё произошло так быстро, что два телохранителя Григорьева ничего не успели сделать. Точнее, они успели вытащить свои револьверы, но выстрелить им не дали – одного тут же застрелил сам Махно, второго – Лёшка Чубенко. Щусь, увидев, что происходит, дал команду своим пулемётчикам, выскочил на крыльцо и крикнул, обращаясь к своим хлопцам:
– Полундра!
Махновские тачанки тут же, словно ждали команды, мгновенно развернулись, взяв под прицел стоявший на сельской площади небольшой отряд григорьевцев. А Щусь обратился к ним с речью:
– Братья! Ваш атаман оказался предателем – он предал революцию, снюхался с Деникиным. Он вёл вас на братоубийственную войну против собственного народа! Мы – революционная повстанческая армия батьки Махно! Мы против помещиков и угнетателей трудового народа и никогда не будем вместе с золотопогонниками. Хто с этим не согласный – может сдать оружие и выметаться отсель на все четыре стороны. Хто с нами согласный бить контру – хай скажет о том. Но предупреждаю: у батьки Махно порядок железный! Народ не грабить и не притеснять! Ежели хто будет замечен в мародёрстве – расстрел на месте! А тепереча хто согласный присоединиться к батьке Махно – шаг вперёд!
Глава двадцать пятая. Белые начинают и выигрывают
В конце июля – начале августа 1919 года армии Вооружённых Сил Юга России – Добровольческая, Донская и Кавказская, которые выросли из Добровольческой армии, созданной генералами Алексеевым и Корниловым, – готовились выполнять план Московской директивы генерала Деникина. Части Красной армии в середине июля попытались перейти в контрнаступление. В этот момент в стык 8-й и 9-й армий красных ударил 4-й Донской казачий корпус генерал-лейтенанта Мамантова. Это было для большевиков неожиданным сюрпризом. Но очень скоро выяснилось, что это – настоящая катастрофа!
