Теперь он уже не казался сильно старше меня. Он заметил, что я гляжу на него.
– Нет, ну надо же! Студентка, колледж, вдали от дома. Тебе нравится? Все неплохо?
– Не жалуюсь.
– Да ладно, – Лоуэлл отправил в рот кусок пирога и улыбнулся. – Не скромничай. Бьюсь об заклад, ты бы жаловалась дни напролет.
7
Мы с Лоуэллом просидели в “Бэйкерз сквер” всю ночь. Дождь шел, переставал и шел снова. Я съела яичницу, Лоуэлл – оладьи, мы оба пили кофе. Стал прибывать утренний народ. Наш официант отправился домой, его сменили трое новых. Лоуэлл сказал, что теперь он вегетарианец и даже умудряется быть веганом, если не в дороге, да только вот он почти всегда в дороге.
В ветеринарной школе Дэвиса имелась корова с наложенной фистулой, со специально проделанной дырой в желудок, через которую можно было наблюдать за процессом пищеварения. На нее приезжали посмотреть группы школьников, беспроигрышный аттракцион в День пикника. Можно просунуть руку и потрогать внутренности. Что и проделали уже сотни людей. И эта корова, по словам Лоуэлла, жила просто-таки припеваючи по сравнению с обычной дойной коровой.
Но он был уверен, что она далеко не единственная корова с фистулой в Дэвисе. Остальных тоже звали Мэгги, чтобы люди думали, будто она одна такая, и не начали задавать вопросов о злоупотреблении фистуляцией.
Лоуэлл сказал, он всегда считал, что непременно поступит в университет, и ему по-настоящему жаль, что не сложилось. Но он очень много читает. Советует книгу Дональда Гриффина “Разум животных”. Может, я смогу ее и папе подсунуть.
Лоуэлл хоть и не понял папиной последней статьи, но критических замечаний по поводу отцовской работы у него накопилось немало. На его взгляд, психологические исследования животных по большей части крайне громоздкие, заумные и откровенно странные. Они мало чего сообщают собственно о животных, зато многое говорят об исследователях. Взять хоть Гарри Харлоу, которого мы видели детьми и который угощал нас леденцами.
Я помнила доктора Харлоу. Он пришел к нам домой на ужин и сел между мной и Ферн. Потом читал нам главу из “Винни-Пуха”, и за Крошку Ру говорил высоким голосом с придыханием, и мы смеялись всякий раз, как появлялся Крошка Ру. Леденцов я не помнила, но могу поспорить, что это отлично помнила Ферн. У меня мелькнула мысль, что, если бы папа всерьез восхищался Гарри Харлоу, меня могли назвать в его честь. И теперь я была бы Харлоу, как и сама Харлоу. Вот была бы дичь!
Но никто не назовет ребенка в честь Гарри Харлоу. Он отнимал детенышей макак-резусов у матерей и подсовывал им неживых матерей, сделанных из махровой ткани или из проволоки; и наблюдал, кого предпочтут малыши, когда нет другого выбора. Он заявлял, умышленно провоцируя, что изучает любовь.
Детеныши обезьян жалобно льнули к этим бездушным обманкам и либо страдали психотическими расстройствами, либо умирали.
– Не знаю, что он там, по его мнению, узнавал о них, – сказал Лоуэлл. – Но в своей маленькой печальной жизни они, несомненно, чертову кучу всего узнавали о нем.
– Нам нужно что-то вроде обратного зеркального теста. Какой-то способ распознавать особей, которые достаточно умны, чтобы, глядя на себя, видеть других. Призовые очки тем, кто максимально далеко выбьется из своей цепочки. Двойные очки тем, кто пройдет весь путь до насекомых.
Наша новая официантка, латиноамериканка с короткой густой челкой, крутилась около столика, вклиниваясь, чтобы расставить сиропы, забрать кофейные чашки, положить чек позаметнее. В конце концов она сдалась и удалилась в поисках более податливых клиентов.
Лоуэлл прервался, пока она нависала над нами, а когда ушла, сразу подхватил с того же места.
– Смотри-ка, болтаю без умолку! – в какой-то момент заметил он. – Я сегодня больше в твоем духе, чем ты сама. Обычно-то я столько не говорю. У меня тихая жизнь.
Он улыбнулся. Его лицо за эти годы изменилось, но улыбка осталась прежней.
– Вот в чем проблема с отцовским подходом, – Лоуэлл постучал пальцем по подложке под тарелку, словно проблема крылась где-то возле картинки с “Супер скрэмблом”. – В изначальном тезисе. Папа всегда утверждал, что все мы – животные, но когда дело касалось Ферн, явно отклонялся от исходного посыла. Получалось, что все бремя доказательства верности его теории ложилось на нее. Это Ферн была виновата в том, что не умеет разговаривать с нами, а не мы в том, что не способны ее понять. Строго говоря, научнее было бы начать с допущения сходства. Куда более в дарвиновском духе.
– И намного менее грубо, – добавил Лоуэлл.
Он спросил меня: помню ли я игру с красными и синими покерными фишками, в которую играли мы с Ферн? “Похоже – не похоже”?
Разумеется, я помнила.
– Она всегда давала тебе красную фишку. Никому больше. Только тебе. Помнишь?
Я вспомнила, когда он это сказал. Это всплыло в моей голове новехоньким воспоминанием, более ясным и четким, чем старые, истертые, словно древнеримские монеты. Я лежу на исцарапанном дощатом полу у папиного кресла, и Ферн заходит и укладывается рядом. Я тогда как раз разбила локоть. Папа с аспирантами продолжают обсуждать неожиданную реакцию Ферн – смех. Она все еще держит покерные фишки – красную для “похоже” и синюю для “не похоже”. Она перекатилась на спину, и мне виден каждый волосок на ее подбородке. От нее пахло потом. Она почесала одной рукой мою голову, выпал волос, она его съела.
Потом, как будто хорошенько все взвесив, она протягивает мне красную фишку. Снова в моей голове Ферн глядит на меня своими яркими глубоко посаженными глазами и опускает красную фишку мне на грудь.
Знаю, что это означало по мнению отца. Ничего полезного. Когда-то она всякий раз, съедая изюмину, давала одну и мне, а теперь у нее две фишки, и она отдает мне одну. Две любопытные схемы поведения – папы хватало только на такое.
А вот что это означало по моему мнению. Я думаю, Ферн извинялась. Когда тебе плохо, мне тоже плохо – вот что мне говорили красной фишкой. Мы похожи, ты и я.
Моя сестра Ферн. Моя единственная красная фишка на всем белом свете.
Руки под столом взяли и сами по себе крепко сцепились, когда я выдавила из себя вопрос, который должна была задать, как только мы остались наедине.
– Как Ферн?
Вышло шепотом, и, еще не договорив, я уже пожалела, что не смолчала. Я так боялась услышать ответ, что тут же добавила.
– Начни с самого начала, – попросила я, чтобы максимально отдалить плохую новость. – Начни с ночи, когда ты ушел.
Но вы наверняка предпочли бы сразу перейти к Ферн. Тогда я коротко.
Я была права, предположив, что Лоуэлл двинул от нас прямиком в лабораторию доктора Алжевика. Он знал, что в его распоряжении всего пара дней до того, как мы начнем его искать, и их хватило, чтобы добраться. В Южной Дакоте был жуткий холод, кругом мерзлая земля без снега, черные деревья без листьев и сухой колючий ветер.
