Я поднялась наверх и попросила дежурного библиотекаря помочь мне найти материалы о ФОЖ: что это за люди, того же ли сорта, что Лоуэлл? Среди прочего фонд спасал и выпускал на волю животных, еще за ним числилась кража лабораторных данных и журналов. Активисты передавали прессе фотографии вивисекции. Ломали оборудование, в том числе стереотаксические установки для применения на приматах (не знала тогда и сейчас не хочу знать, что это такое). Травили ученых, меховщиков и скотоводов: оставляли им гневные письма и сообщения на автоответчиках, угрожали физической расправой, устраивали погромы в их домах и вешали страшные фотографии издевательств над животными на школьных площадках, где играли их дети.
В прессе о ФОЖ иногда говорили сочувственно, но в основном – наоборот. “Рейтерс” описала его рейды как историю о ковчеге, только вместо Ноя у штурвала Рембо. Но все сходились в том, что нужно ждать убийства. Кого-нибудь значительного. Какого-нибудь человека. Опасные моменты уже были.
Мне попался доклад о взломе 1985 года в Калифорнийском университете в Риверсайде. Оттуда выкрали множество животных, включая детеныша макаки по имени Бритчиз. Когда он появился на свет, ему в тот же день зашили глаза, чтобы протестировать некое акустическое оборудование для слепых детей. Его планировали держать живым около трех лет, в состоянии сенсорной депривации, а затем убить и посмотреть, как депривация повлияла на зрительные, слуховые и моторные зоны мозга.
Я не хотела мира, где приходится выбирать между слепыми человеческими младенцами и замученными обезьяньими. Сказать по правде, я ждала, что наука как раз будет щитом от таких дилемм, а не подсунет их мне. Но я справилась – бросила чтение.
В 1985 году Лоуэлл как раз ушел из дома. Его приняли в Брауновский университет, мы понимали, что он скоро уедет, но думали, что несколько месяцев у нас еще есть. Еще несколько месяцев у нас есть Лоуэлл, который гуляет с Марко и Китч и позволяет нам верить, что он наш и останется нашим даже тогда, когда будет далеко.
ФБР сказало родителям, что ФОЖ Западного побережья – это сеть слаженно действующих независимых ячеек и явок, использующая удобную подземную железную дорогу для перевозки животных. Они так и не сказали, каким образом вышли на брата, даже не подтвердили, что он подозреваемый. Сказали, что большинство борцов за права животных – молодые белые мужчины из среднего класса.
Диагностическая лаборатория в Дэвисе давно была достроена и энергично трудилась над тем самым, против чего протестовал ФОЖ. Я могла в любой момент подрулить туда на велосипеде. Подрулить, но не войти. В то время лаборатории, где исследовали животных, охранялись очень сурово.
Я уже собралась позвонить в авиакомпанию еще раз и потребовать, чтобы мне выдали настоящий чемодан и забрали самозванца, но Харлоу подала другую идею. Другая идея состояла в том, чтобы вскрыть замок наличествующего чемодана и посмотреть, что внутри. Само собой, начинку брать не будем. Но как можно вернуть чемодан, даже не заглянув в него? Мало ли что скрыто в этом странном индианском бауле (если допустить, что он прибыл из Индианы). Золотые дублоны. Кукла, набитая героином. Полароидные снимки каких-нибудь среднезападных муниципалов, пойманных на горячем. Яблочное повидло.
А мне разве не любопытно? Где мой дух приключений?
Надо же, Харлоу знает, что такое яблочное повидло. Я это оценила, что не извиняет моего попустительства. Я надеялась, код на замке поставит ее в тупик. Понадобятся инструменты. А то и специалист-подрывник. В экспериментах с шимпанзе такая задача называется пищевой головоломкой. Шимпанзе получают награду за успех и скорость и бонусные очки за оригинальность. И вдобавок съедают найденную пищу. Если бы чемодан открыла шимпанзе, было бы величайшей несправедливостью ничего ей оттуда не дать.
Я не особенно возражала, уповая на арифметическую вероятность отгадки (1 к 10 000), и покорно отправилась под дождем в магазин купить на всех кофе.
Оказывается, можно открыть кодовый замок в считаные минуты, если крутить колесико и одновременно высматривать, на какой цифре в щели покажется паз. Мне это продемонстрировал Эзра, когда я вернулась. Эзра удачно использовал свой параноидный бред для приобретения целого набора навыков, достойных партизана-диверсанта. Страшно подумать, что еще он умел.
Харлоу отыскала его на балконе третьего этажа, где он занимался цигуном и отрабатывал убийственные фразочки. “Сотри это выражение со своей рожи, сука”. “Жопа немеет, что твой бифштекс”
[12]. Однажды Эзра сказал мне, что изо дня в день у него в голове непрерывно крутится киноверсия происходящего. Думаю, так у многих, только не у всех в этом жанре.
Так вот, в киношной версии это сцена романтическая. Он собран, меланхоличен и любезен. Входит Харлоу, она крутит локон, и следующая сцена – в гостиной, мы склонились над замком голова к голове. По киношной версии, в чемодане бомба. Возвращаюсь я с кофе – как раз вовремя, чтобы их остановить.
Но нет, я их не остановила. Вместо этого я позволила Эзре раскодировать замок, наблюдала, как он делает последний, победный виток и открывает чемодан – все это без единого слова. Медленно, поддерживая интригу, он вытаскивал один за другим неинтересные предметы. По преимуществу одежду: спортивный костюм, носки, желтую футболку с надписью красным наискось “Бегущая раса”. Харлоу подняла футболку. Под словами был нарисован земной шар Америками наружу. Люди всех цветов бежали по окружности, дружно в одном направлении – по-моему, так не бывает.
– Велика, – сказала Харлоу с замечательным отсутствием досады.
Эзра зарылся еще глубже.
– Так-так! – произнес он и тут же добавил: – Закройте глаза!
Его никто не послушался: какой идиот закроет глаза только оттого, что Эзра велел.
Эзра извлек из чемодана нечто. Оно восстало, как привидение из тела, как вампир из голубого гроба. Оно выпростало паучьи конечности и запрыгало в руке Эзры, неподвижно таращась на нас и хлопая ртом.
– Это что еще за хрень? – спросил Эзра.
Он держал куклу чревовещателя – судя по всему, весьма древнюю. Она дрыгалась над крышкой чемодана, как насекомое. В одной ручке у нее были вязальные спицы, а к голове прикреплен красный чепец.
– Мадам Дефарж, – ответила я, но, вспомнив, какой из него книгочей, пояснила: – Мадам Гильотина.
Как же мало она попадала в образ, кинематографичности ноль.
Харлоу разрумянилась от удовольствия. Мы временно завладели чемоданом бегуна-чревовещателя! Старинная кукла мадам Дефарж – без сомнения, ровно то, что она чаяла найти. На ее щеках расцвели розы.
Эзра просунул руку под платье мадам Дефарж. Она подлетела к Харлоу и стала реять вокруг. Эзра вложил слова в ее уста. То ли она благодарила небеса за встречу с девочками, то ли бубнила “Марсельезу”, а может быть, “Братца Жака”. Акцент у Эзры был ужасен – его бубнеж вполне мог сойти и за французский. Вот тебе и “эффект зловещей долины”. В жизни не видела более жуткого образчика кукольного искусства. В жизни не видела зрелища гадостней.
