Положив еще несколько альбомов в одну из коробок, Софи вручила мне другой.
– На, посмотри.
Я перевернула альбом, чтобы взглянуть на корешок – 1967 год, – и начала перелистывать страницы, разглядывая выцветшие фотографии той же семьи. На них они все были уже старше. У них появились новые друзья. На причале и во дворе устраивались пикники, десятки снимков разных людей в лодке и на водных лыжах, купающихся в озере, загорающих на причале.
Внезапно я замерла, узнав свою мать. На вид ей было лет пятнадцать-шестнадцать, и она выглядела как модель: в купальнике, длинноногая, с округлым бюстом. Она, Баттон и еще одна девушка были в купальных шапочках и относительно скромных закрытых купальных костюмах и лежали на полотенцах на причале, загорая.
– Хорошо, что ее не было рядом, когда я была подростком. Если бы она посоветовала мне использовать солнцезащитный крем, я бы шантажировала ее этим фото. – Я сказала это в шутку, но у меня сдавило горло. Подростком я бы отдала все на свете, лишь бы иметь мать, которая заставляла бы меня пользоваться солнцезащитным кремом, советовала бы, как наносить макияж, или покупала бы мне хорошо сидящий бюстгальтер. Все эти вещи я была вынуждена открывать для себя сама.
– Это Анна, – пояснила Софи, указывая на третью девушку. Та щурилась в камеру, ее кепка скрывала волосы, и было трудно понять, как она выглядела. Я пыталась разглядеть в ее лице ту несчастную женщину, которой она стала, мать умершего ребенка, но ее лицо было для меня пустым полотном. Совершенно нечитаемым.
Пролистав оставшуюся часть альбома, я нашла еще больше снимков семьи, трех девочек и Самтера. Он был точной копией молодого Роберта Вагнера, и мне подумалось, что подружкам Баттон наверняка было трудно не обращать на него внимания. Однако где-то между Анной и моей матерью произошла ссора, и, несмотря на протесты Джинетт, я позволила себе предположить, что это произошло из-за Самтера Пинкни. Быстро пролистав все альбомы, я заметила, что фотографий моей матери становилось все меньше и меньше, а фотографий Анны и Баттон, Анны и Самтера – больше. Мои родители поженились в 1972 году, так что, возможно, именно это и стало причиной отдаления. А потом родилась я, и моя мать уехала в Нью-Йорк, чтобы продолжить свою певческую карьеру, а нас с отцом бросила.
– Грустно думать, что ничего этого больше нет, – сказала я. – Не только дома, но и большинства людей, их воспоминаний. Как будто ничего этого никогда не существовало.
– Это печально, – сказала Софи, складывая новые альбомы в одну из коробок. – Я чувствую то же самое, когда нахожу заброшенный или полуразрушенный старый дом. Как строение, более века бывшее семейным гнездом, может внезапно устареть? Особенно когда осталось так много всего, включая личные вещи. Как будто их просто стерли.
Я вручила ей последний альбом с тиснением на корешке – 1985 год.
– Подожди. Думаю, мы пропустили один. Последний, который я дала тебе, был 1983 года. Где же 1984 год?
Софи начала передвигать альбомы, вслух читая с корешков их годы.
– Восемьдесят второй, восемьдесят третий, восемьдесят пятый. – Она повернулась к другому ящику и проделала то же самое, читая годы подряд с 1960-го по 1979-й. – Его здесь нет. Подожди. – Она подошла к шкафу и, как и я, опустилась на колени и пошарила в темных углах, чтобы убедиться, что я ничего не пропустила. – Пусто, – сообщила она, нахмурившись. – Интересно, куда он делся?
– Возможно, когда Баттон привезла альбомы из домика у озера, его не было с остальными. Что печально, потому что, если его не взяли, он сгинул навсегда. Прямо как тот красивый дом.
– Необязательно, – сказала Софи, закрывая коробку. – Архитектурные чертежи все еще существуют, так что, при желании, его можно будет выстроить где-нибудь в другом месте. Я со своими студентами, работающими над другим проектом, побывала в архивах Исторического фонда и решила посмотреть, найдется ли что-нибудь об архитектурной и строительной компании Хейзелл. Потайная лестница и дверь были спроектированы не любителями. Мне любопытно их происхождение. Джейн разрешила мне использовать реставрацию дома в качестве проекта для моих аспирантов, и это очень важная деталь.
Софи выпрямилась, вручила мне одну коробку и, взяв другую, повела меня вниз по лестнице.
– Здесь большая часть, если не вся документация компании, в том числе чертежи зданий, которые они спроектировали и отреставрировали, – пояснила на ходу Софи.
– И? – сказала я и вся напряглась, так как, дойдя до площадки, вновь ощутила, что за мной наблюдают. Здесь явно было более одного присутствия; более того, периферийным зрением я видела, как они борются между собой. Я поставила коробку на перила, пытаясь понять, безопасно ли идти дальше. Сделала шаг и замерла. Внезапно до меня дошло, что меня оберегают. От чего и кто, я точно не знала. Дойдя до фойе, я поставила свою коробку на коробку Софи, силясь сделать вид, будто даже не запыхалась.
– В любом случае, – как ни в чем не бывало продолжила Софи, как будто она только что не стащила вниз по лестнице тяжелую коробку, – имя Анны стоит на многих проектах. Значит, это был действительно семейный бизнес, и отец указал ее имя на бланке не для того, чтобы просто сделать ей приятное. Я имею в виду, что у нее был диплом архитектора, так что это имеет смысл. Но это было в начале семидесятых, когда дизайн и строительство все еще были исключительно мужским занятием.
Я задумчиво пожевала губу.
– Значит, у Анны имелись знания, позволившие ей спроектировать на чердаке потайную дверь, как только лестница была обнаружена?
Софи кивнула в знак согласия.
– Не говоря уже о двери в кладовую дворецкого – она сделана так хитро, что ее практически не видно. Старая лестница продолжается за цементной стеной, что заставляет меня думать, что когда-то ею определенно пользовались для выхода наружу, а вход в кладовую дворецкого был добавлен позже.
– А до этого была дверь, ведущая с чердака на старую лестницу?
– Определенно была. Судя по доскам, становится очевидным, что когда-то существовало отверстие больших размеров, которое, похоже, заделали, когда нижний уровень был завален и ступеньки больше никуда не вели. Из чего напрашивается вывод, что и новая потайная дверь на чердак, и доступ к кладовой дворецкого были устроены одновременно, и, поскольку семья Анны занималась строительным бизнесом, вероятно, она знала художника, который смог воспроизвести нарисованную Самтером фреску, и никто даже не заметил бы на ней потайной двери.
– Но к чему все эти лишние хлопоты? Как ни поднимайся на чердак, по потайной лестнице или по обычной, придется преодолеть одинаковое количество ступеней.
Она в упор посмотрела на меня.
– Меня тоже мучил этот вопрос. И единственный ответ, который приходит мне в голову, состоит в том, что тот, кто их построил, – а я полагаю, что это была Анна или, по крайней мере, это было сделано по ее указанию, – хотел держать свои приходы и уходы в секрете.
