– Почему ты идешь так быстро? – спросила я, шумно дыша и пытаясь не отставать.
– А почему ты идешь так медленно? Я думала, у тебя есть беговая коляска. И потому решила, что ты сможешь не отставать. – Она энергично заработала руками и пошла еще быстрее.
– Так нечестно – у меня их двое, а у тебя – только один. Кроме того, Джейн пользуется беговой коляской почти каждый день, так что сейчас она как бы в ее собственности.
Софи странно посмотрела на меня, но без комментариев продолжила свой изнурительный темп.
Мы дошли до высоких величественных колонн и парадных ступеней бывшего здания музея, сгоревшего в 1981 году. Теперь от него оставались только колонны, стоящие идеальным полукругом, как напоминание о том, что когда-то было на этом месте.
– Чувствуешь? Что-то горит, – спросила я, зажимая нос от удушающего дыма.
– Нет, – сухо ответила Софи. – Ты говоришь это каждый раз, когда мы проходим здесь. Ты просто чувствуешь запах пожара, которому больше тридцати лет.
Я просияла.
– Но я чувствую его запах! Это хорошая новость. В эти дни мои экстрасенсорные способности то усиливаются, то ослабевают без всякой видимой причины. Бывают моменты, как сейчас, когда они так же сильны, как и раньше, а иногда полностью заблокированы.
– Как странно. Я бы сказала, что виноваты гормоны, и, когда ты была беременна, они полностью исчезли и не напоминали о себе.
– Может, это послеродовые гормоны?
Софи наконец замедлила шаг и посмотрела на меня.
– Ты серьезно? Прошел уже почти год. К настоящему времени они должны были успокоиться, а твой разум и тело – вернуться в прежнее состояние.
– Это неправда, – возразила я. – Некоторым женщинам требуется больше времени, чтобы прийти в норму.
Я быстро откусила от своего слегка сплющенного пончика из пекарни Рут, который тайком пронесла в дом. Когда Рут пару дней навещала свою сестру, я воспользовалась ее отсутствием и купила целую дюжину. Я прятала их в глубине морозильной камеры, постоянно проверяя, что миссис Хулихан ничего не переставила и не обнаружила мой тайник, и всякий раз прятала один за поясом своих спортивных штанов, когда выходила из дома, чтобы заняться спортом. Не хотелось бы потерять сознание по причине отсутствия необходимого горючего.
– Да, но, как мне кажется, это больше связано с вредными привычками, чем с гормонами.
Я посмотрела в пространство между колоннами и увидела призрак гигантского скелета кита, что свисал с невидимого потолка.
– Софи, ты видишь?
– Нет, я не вижу скелет кита. Еще до пожара в музее его перенесли на новое место. Его здесь больше нет.
– Но я его вижу, – сказала я с улыбкой. – И это хорошо. По крайней мере, пока я не посмотрю в зеркало и не увижу кого-то позади себя. Тогда, возможно, я вновь передумаю.
Мы проходили мимо детской площадки, когда малышка Блю Скай внезапно принялась дрыгать ножками – они, как обычно, были обуты в крошечные «биркенстоки» – и кряхтеть. Видя, что она подпрыгивает вверх и вниз, Софи остановилась, вынула дочь из «кенгурятника» и, взяв ее на руки, посмотрела ей в лицо.
– У тебя есть ручки, Блю Скай. Ручками скажи маме, чего хочешь.
Малышка перестала подпрыгивать и серьезно посмотрела в лицо матери. А затем, словно она и вправду поняла, что сказала Софи, Блю Скай разжала и сжала кулачки и указала ими в сторону детской площадки.
– Хочешь покататься на качелях?
Блю Скай повторила то же движение руками.
– Не будешь возражать, если мы остановимся? – спросила Софи. – Ей нравится, когда я качаю ее на качелях.
– Гм, конечно, – сказал я. – И что это было?
– Это детский язык жестов. Таким образом дети могут общаться без плача. Очень рекомендую.
Я хотела спросить у нее, не проще ли научить ребенка говорить, но знала, что получу ответ, который еще больше запутает меня. Припарковав коляску, я полезла во внешний карман сумки для подгузников, висевшей на ручке, вытащила пакет с детскими антибактериальными салфетками и направилась к качелям.
– Для чего они нужны? – спросила Софи.
– Чтобы протереть качели перед тем, как посадить в них Блю Скай. Она может прикоснуться к ним.
– Совершенно верно, – сказала Софи, вытаскивая дочь из «кенгурятника», шагнула мимо меня и усадила дочь в маленькие качели. – Им полезно соприкасаться с микробами. Дети в африканских джунглях здоровее, чем наши, потому что им не мешают развить иммунитет. Постоянно все дезинфицируя, мы только делаем себя и наших детей уязвимыми.
Я внутренне содрогнулась, глядя, как Скай схватила качели и тут же засунула пальцы в рот.
– Только не говори мне, что ты и в вакцинацию не веришь.
Софи с вызовом положила руку на бедро.
– Это было бы глупо. Конечно, я верю в прививки. С чего ты взяла, будто я антипрививочница?
Я пожала плечами.
– Например, ты носишь «биркенстоки». И еще ты вегетарианка.
Софи пристально посмотрела на меня.
– Ты когда-нибудь слушала себя? Серьезно, Мелани. Напомни мне еще раз, почему мы дружим.
Я сделала вид, будто думаю.
– Потому что тебе отчаянно нужны мои советы по части моды, а я люблю их давать.
Она улыбнулась.
– Верно. Но ведь это не я ношу штаны для йоги с потайным карманом для пончиков.
Она покачала головой и легонько подтолкнула качели. В конце концов мне надоело наблюдать за ней, держа на каждом бедре по ребенку, и я посадила близнецов на соседние качели. Пока Софи не смотрела, я быстро протерла подолом рубашки те места на качелях, которых могли касаться мои дети, а затем старалась не ахать от ужаса каждый раз, когда они подносили пальцы ко рту.
Мы болтали о работе, детях, мужьях и радостях йоги, – о последней говорила Софи, – пока разговор не зашел о доме Пинкни.
– Я ни разу не получала такой карт-бланш на реставрацию, – призналась Софи. – И реставрационная компания, с которой я работаю, тоже. Это такое прекрасное чувство, когда знаешь, что тебе не поставят в упрек каждый цент, не заподозрят в ненужных тратах, что на тебя не наорут, когда возникнет что-то новое и неожиданное.
– Я никогда не орала на тебя, – возразила я.
– Нет, но я могу сказать, когда тебе хочется наорать, и это почти так же плохо. В любом случае, работать с Джейн над этим проектом было очень легко.
– Она сказала тебе, что хочет сделать с чердаком и его содержимым? – спросила я, пытаясь не ежиться, когда Джей-Джей наклонился и начал грызть перекладину перед ним.
– Пока нет. И нам пора браться за крышу. Брезент – временная мера. Я не могу отремонтировать потолки на втором этаже, пока мы не решим проблему с крышей. Я была на чердаке со своими реставрационными инструментами, чтобы измерить влажность стен, и должна сказать, что дела не слишком хороши. Боюсь, нам придется все снести, до обрешетки, а я ненавижу это делать, потому что никогда не знаешь, что найдешь. Я очень надеюсь, что мы не обнаружим черную плесень, потому что это поменяет все коренным образом. Было бы здорово, если бы ты могла поскорее поговорить с Джейн и получить ответ. Тогда мы могли бы просто перенести все в другую комнату на втором этаже, но там все такое… личное. Всякий раз, когда я поднимаюсь туда, я не могу избавиться от ощущения, что Баттон хотела, чтобы Джейн взяла решение на себя. Иначе не проще ли было избавиться от всего этого после смерти Хейзелл и Анны?
