Мода и война
Вопреки распространенному мнению, не Первая мировая война освободила женщин от корсетов и длинных юбок. Подолы стали короче не из‐за дефицита тканей, а корсеты исчезли не потому, что металл для их ребер пошел на изготовление пуль. В августе 1914 года, когда Германия объявила войну Франции, некоторые модные дома закрылись. Однако через несколько месяцев французское модное производство практически полностью возобновилось. Мужчины-модельеры были мобилизованы, но многие (включая Пуаре) были вскоре освобождены от службы в армии. В течение всего военного периода американские журналы и мануфактуры имели доступ к французской моде. Французское правительство рассматривало экспорт одежды как важную составляющую военной экономики.
Несмотря на то что Первая мировая война в итоге превратилась в беспрецедентную бойню, она не была тотальной войной на уничтожение, как впоследствии Вторая мировая. Солдаты возвращались с фронта и снова туда отправлялись, а в Париже (или в Лондоне) продолжались модные ужины и танцевальные вечера. Предполагалось, что модные, хорошо одетые женщины поднимают дух воинов – и это был один из распространенных аргументов в защиту моды. На многих модных иллюстрациях стильная молодая дама изображена в компании солдата. На иллюстрации Барбье 1917 года мы видим женщину в карамельно-розовом пышном платье без бретелей; надпись гласит: «Я украшаю себя, чтобы угодить ему». Модные картинки этого времени часто содержат патриотические мотивы. На знаменитой иллюстрации Дриана стильная молодая дама позирует перед военной картой Франции, усеянной крошечными трехцветными флажками, а на обложке журнала Femina изображена женщина в форме медсестры Красного Креста
[410].
Самой яркой новацией 1915–1916 годов стало платье с короткой пышной юбкой, которую вскоре прозвали «военным кринолином». Пресса описывала такие модели как «простые», «практичные», «патриотичные» и «воинственные», однако на деле они выглядели подчеркнуто женственно, даже сексуально. Леди Синтия Асквит удивлялась, что мода 1915 года стала «практически ранневикторианской», и выказывала недовольство подобным «ультрамодным» стилем
[411]. Некоторые солдаты были шокированы новыми трендами. В 1916 году в журнале Le Femme Chic даже высказывалось предположение, что читательницам придется уговаривать своих мужей смириться с короткой юбкой, когда они приедут в отпуск
[412].
Историки склонны интерпретировать «военный кринолин» как радикальный отклик на потребность женщин в функциональной одежде, но это не совсем точно. Узкая юбка-«хобл» (так наз. «хромая» юбка) к тому времени уже вышла из моды, и одной из самых популярных довоенных моделей была короткая, пышная юбка или туника, которую надевали поверх узкой нижней юбки. Таким образом, «военный кринолин» был обычной модификацией уже имевшейся конструкции: дизайнеры убрали рудиментарную узкую нижнюю юбку и слегка удлинили пышную верхнюю. Однако нет никаких сомнений в том, что к 1915 году открытые щиколотки и даже лодыжки встречались все чаще. Еще одним «шокирующим» новшеством был V-образный вырез не для вечернего туалета (где глубокое декольте было вполне традиционным), а для повседневной одежды. Эта новация, впервые введенная до войны, получила распространение именно в военные годы. Сегодня об этом почти никто не помнит, однако баталии по поводу выреза были в то время не менее жаркими, чем споры о длине подола.
Между тем в Америке, еще в сентябре 1914 года, New York Times предположила, что настало время «Америке продемонстрировать свои таланты в области создания модной одежды». Однако в феврале 1915 года Times мрачно сообщила, что борьба за американскую моду «прекратилась, как только было объявлено, что парижские дизайнеры продолжают работу»
[413]. Тем не менее представителей французского модного сообщества явно расстроило известие о том, что Vogue спонсирует Модный фестиваль в ноябре 1914 года, в котором участвуют американские дизайнеры, сотрудничающие с нью-йоркскими универмагами Bendel’s, Bergdorf Goodman и другими. Тот факт, что все доходы от мероприятия перечислялись в пользу французской армии, расценивался как недостаточная компенсация.
Чтобы успокоить французов, Конде Наст отправил в Париж своего представителя, предложив провести «Французский фестиваль моды» в Америке в 1915 году
[414]. Специальный сувенирный выпуск La Gazette du Bon Ton под заглавием «Мода 1915 года, как ее показывают в Париже», был опубликован одновременно в Америке и во Франции в сотрудничестве с корпорацией Condé Nast. Датированный 15 июня 1915 года – «316‐м днем войны», – он провозглашал, что, несмотря на то что часть Франции все еще в руках врага, Париж остается оплотом моды и хорошего вкуса. В самом деле, «когда латинские народы пытаются отстоять свой вкус перед натиском тевтонского варварства, разве не очевидно, что именно парижская мода должна лидировать?». Поддерживать парижскую моду означало теперь отстаивать принципы самой западной цивилизации. «Париж создал воинственную элегантность… спортивный и легкий стиль, не стесняющий движений, когда нужно поднять несчастного раненого или, если понадобится, взять в руки оружие»
[415].
Постепенно становилось ясно, что, вопреки ожиданиям, война не закончится быстро, и мода несколько помрачнела. Другой вопрос, насколько эта тенденция превалировала. Когда рассказчик Марселя Пруста вернулся в Париж в 1916 году, он увидел женщин «в высоченных цилиндрических тюрбанах», напоминающих о модах эпохи Директории:
[Дамы] все были облачены, из гражданской солидарности, в прямые египетские туники, строгие, весьма «военнообразные», ниспадающие на короткие юбки, еще у них на ногах были сандалии из узких ремешков, напоминающих котурны у Тальма, или высокие гетры, как у наших дорогих солдат, – это, как объясняли они, потому, что надо радовать взоры этих самых солдат; с этой же целью… они не только наряжались в туалеты свободного покроя, но еще и надевали украшения «на армейскую тему», даже если и сделаны они были вовсе не в армии и отнюдь не из военных материалов, вместо египетских украшений… на них были перстни и браслеты, сделанные из осколков снарядов… А еще, опять-таки по их собственному утверждению, поскольку они беспрестанно думали об этом, то и носили, на случай, если кто-нибудь из знакомых погибнет, как бы траур, но это был не просто траур, а траур «пополам с гордостью»
[416].
