Аристократичная и артистичная элегантность
Элизабет де Караман-Шиме, графиня де Греффюль была одной из самых красивых модниц Парижа. Она вызывала восхищение современников, в том числе Пруста, который писал своему дяде графу Роберу де Монтескью: «Я никогда не видел такой красивой женщины»
[329]. Пруста привлекала в ней, однако, не только физическая красота: он понимал, что она принадлежит к одному из самых выдающихся знатных родов Франции. Более того, подобно Монтескью, она была эстеткой и придерживалась собственного яркого и очень индивидуального стиля. Ее внешность была настолько оригинальна, что, как писала пресса, ни один кутюрье не мог претендовать на «честь одевать эту знатную даму, поскольку она сама придумывает себе платья, которые затем шьются в ее домашнем ателье»
[330]. Это было не совсем так: графиня Греффюль покровительствовала величайшим кутюрье своего времени и часто посещала дома мод в сопровождении Монтескью; однако она действительно обладала настолько ярко выраженным и оригинальным вкусом, что фактически была соавтором своих модных туалетов
[331].
Писатель Эдмон де Гонкур превозносил ее «аристократичную и артистичную элегантность»
[332]. Однажды он назвал графиню де Греффюль «выдающимся эксцентриком», добавив, что она кажется ему «женской версией Монтескью»
[333]. Влияние этих двух личностей не только друг на друга, но и на Пруста невозможно переоценить. Оба они твердо верили в значимость модной эстетики и полностью полагались на собственный вкус, что бы о нем ни думали другие.
В 1878 году, в возрасте восемнадцати лет, Элизабет, дочь князя Шиме, вышла замуж за богатого виконта (позднее графа) Анри де Греффюля. В высшем обществе мода играла важную, но строго определенную роль. Предполагалось, что знатная замужняя дама должна одеваться элегантно и дорого, но ни в коем случае – не ярко или необычно. Тем не менее всего через несколько лет после свадьбы де Греффюль Ле Голуа писал о ней: «Стиль, придуманный для нее или ею самой, не походит ни на один другой. Она предпочитает, чтобы ее одежда была причудливой, не так, как у других людей… Но какой бы странной ни была ее фантазия, какие бы эксцентричные наряды ни носила, она всегда остается знатной дамой»
[334].
Подобно графине де Греффюль, герцогиня Германтская была представительницей древней французской аристократии, и рассказчик Пруста с детства считал ее почти мифологической фигурой, потомком Женевьевы Брабантской. В его воображении идеальная аристократка предстает настолько возвышенным созданием, что он поначалу разочаровывается, когда наконец встречает ее на свадьбе дочери доктора Песпье. Представляя ее себе ранее «в тонах гобелена или витража», он видит теперь лишь белокурую женщину с крупным носом и в лиловом шарфе
[335]. Но когда ему кажется, что она на него смотрит, и когда он слышит, что она самая элегантная женщина в Фобур-Сен-Жермен, его чувства к ней оживают.
Поэтому рассказчик удивляется, когда видит ее на парижской улице «восхищенно глядящей на хорошо одетую актрису». Как она могла сравнивать себя с прохожими и думать, что они вправе ее судить? «Роль элегантной женщины», как ему кажется, для нее унизительна, поскольку в его глазах она богиня. В романе есть знаменитый эпизод, в котором герцогиня Германтская рассматривает себя в зеркало: «…забывая, будто в мифе, о врожденном своем величии, она следила за тем, чтобы вуалетка не мялась, чтобы не морщились рукава, расправляла манто, – так божественный лебедь ведет себя соответственно своей птичьей природе… забыв, что он – бог»
[336]. Это одна из многих сцен, которая делает Пруста снобом в глазах невнимательных читателей, однако подобное суждение слишком поверхностно.
Другие герои не всегда разделяют восхищение рассказчика аристократией. Когда он рассказал своей молодой любовнице Альбертине о герцогине Германтской, она поначалу отреагировала враждебно; впрочем, «при воспоминании о беседах с [художником] Эльстиром, говорившим ей о герцогине, как о наилучше одевавшейся в Париже женщине, республиканское презрение к герцогине сменялось у [нее] живым интересом к элегантной даме». Вскоре Альбертина с нетерпением расспрашивала рассказчика о герцогине и ее нарядах, а он, в свою очередь, искал советов Одетты по поводу туалетов Альбертины: «Но мне казалось, что герцогиня Германтская довела до еще большего совершенства искусство одеваться»
[337].
Герцогиня Германтская – не только яркая представительница своего класса, но и исключительно артистичная натура. Она самая нарядная женщина в Париже и, как нас заверяют, знает о моде больше других. Ее аристократичность сама по себе произведение искусства
[338]. Создавая свою героиню, Пруст ориентировался на графиню де Греффюль. В юности он часто описывал ее туалеты на страницах светской хроники; впоследствии это помогало ему в работе над романами цикла «В поисках утраченного времени». Однако Пруста вдохновляли и другие женщины, например графиня Лора де Шевинье (внучатая племянница маркиза де Сада) или мадам Эмиль Стросс (вдова Жоржа Бизе). Еще в 1892 году Пруст набросал портрет своей подруги, графини де Шевинье, который предвещал «птичий» образ герцогини. Она была одета в прозрачное белое платье, «ее пернатый веер трепетал… подобно сложенным крыльям <…>. Она… павлин с белоснежными крыльями, ястреб с драгоценными камнями вместо глаз». Графиня де Шевинье действительно узнавала себя в герцогине и даже была задета некоторыми эпизодами, например инцидентом с красными туфлями, к которому мы еще вернемся
[339].
