Тянет железом, картофельной гнилью,
Лагерной пылью и солью камсы,
Где твое имечко, где твои крылья,
Вий над Россией топорщит усы, —
писал А.Тарковский в 1946 году. Покойный философ Мераб Мамардашвили точно заметил, что, что бы у нас ни произошло, – к событию поворачивается всей своей огромной массой вся страна. Откликаются все: рабочие, колхозники, учителя, труженики всех родов, естественно, школьники. Кстати, эта традиция живуча. Я сама видела в информационной программе, как в пионерском лагере у детей-беженцев из Чечни собирали копейки в пользу семей моряков с затонувшей лодки «Курск».
Тогда, в 1946 году, вся страна узнала, что Ахматова еще жива, Зощенко жив тоже, а композитор Шостакович не безгрешен. У нас эта традиция всеобщего участия страшна, смешна, но порой приносит неожиданную популярность. «Не важно что, главное – чтоб писали».
Нечего и говорить, что набор первой книги Арсения был рассыпан и у автора остался единственный сигнальный экземпляр. Первого сборника пришлось ждать шестнадцать лет, до 1962 года.
В том же 1946 году, таком страшном для всех, Арсений Александрович знакомится у Георгия Аркадьевича Шенгели с Анной Ахматовой. Пути их пересеклись через пять лет после смерти Марины. Знакомство и дружба с Ахматовой именно в это время была вовсе не безопасна. Эта дружба поэтов, так же как и союз с Мариной, – свидетельство того, что Арсений Александрович был не только бесстрашен и честен, но и еще одного: поэзия и поэты – превыше всего. Достовернейший летописец жизни Ахматовой Лидия Корнеевна Чуковская записала, как однажды зимой 1963 года у Маргариты Алигер Ахматова читала стихи Арсения Тарковского, посвященные Цветаевой:
Анна Андреевна попросила нас всех усесться ближе и прочитала пять стихотворений памяти Марины Цветаевой. Автор – Арсений Тарковский. Не сразу привыкаешь к противоестественному сочетанию: голос Ахматовой произносит не ахматовские стихи. Из ее уст чужие слова и ритмы звучат странно: уж очень мы привыкли, чтобы этот голос говорил только свое. Читала она медленно, серьезно, читала, как все и всегда, – из глубины. Стихи мне понравились – очень
[29].
В мае 1964 года состоялся первый публичный вечер поэзии Ахматовой в Музее Маяковского. На вечере выступал Арсений Александрович. Все та же Лидия Корнеевна на следующий день рассказывала, как прошел вечер, а Ахматова ей в ответ: «Я с Арсением Александровичем почти что в ссоре. Он пришел ко мне однажды и целый день просил, молил, настаивал, чтобы я не писала о Модильяни, потому что я не умею писать прозу. Я обиделась и уже полгода ему не звоню». Чуковская насилу уговорила ее позвонить. Ахматова терпела, терпела и позвонила. «Ну что, – спрашивает Лидия Корнеевна, – помирились?» – «Позвонила. Оказывается, он даже не понял, что мы в ссоре». Со своей стороны Ахматова в долгу не оставалась, и рассказ об этом невозможно не привести.
Книжка его стихов вышла слишком поздно. Слава, поздняя, испортила его. Он разучился быть вежливым. Сначала писал мне письма по стилю совершенно любовные («Арсений, зачем Вы сбиваете с толку Лубянку, стыдно»). Потом начал дерзить. Я уже рассказывала Вам, кажется? Сидит целый вечер и бубнит: «Не пишите прозу. Не пишите прозу. Не пишите прозу». Можно подумать, что я «Клима Самгина» написала.
Оба были мастера плести кружево отношений, особенно Ахматова. Но именно Тарковский написал о ее поэзии такие точные слова:
Музе Ахматовой свойственен дар гармонии, редкий даже в русской поэзии, в наибольшей степени присущий Баратынскому и Пушкину. Ее стихи завершены. Это всегда окончательный вариант. Мир Ахматовой учит душевной стойкости, честности мышления, умению сгармонизировать себя в мир, учит умению быть тем человеком, которым стремишься стать.
Это – как о себе. «…Быть тем человеком, которым стремишься стать».
В январе 1966 года Лидия Корнеевна навещала Ахматову в больнице. Шел бытовой разговор, и потом вдруг Ахматова сказала: «Чуть не забыла. Я приготовила для вас дивный подарок: копию письма Тарковского о моей поэзии. Вот возьмите». Большое письмо она берегла, специально переписала, чтобы передать Лидии Корнеевне «дивный подарок». Мы не приводим всего текста письма, присланного в больницу, но вот небольшая выдержка из него:
Вы написали за всех, кто мучился на этом свете в наш век, а так еще не мучились до нас ни в какие времена, и если Пушкин был Пушкиным, то голос его за тех, кто такого совершенства, как мы, в страстотерпии не достиг (допустим, хоть война 1941–1945). Ваш читатель и Ваш двигатель хлебнул совершенного лиха, и это – Ваше преимущество.
Однажды, когда к Ахматовой в Боткинскую больницу пришел Арсений Александрович, она предложила:
«Поедем со мной в Париж». Я говорю: «Поедем, а кто нас приглашает!» Она отвечает: «Пригласили, собственно, меня и спросили, с кем я хочу ехать. Я ответила, что с Тарковским»
[30].
А в другой раз звонит по телефону и говорит Арсению Александровичу по поводу сонета, который ей посвятил Тарковский:
Когда бы на роду мне написано было
Лежать в колыбели богов, -
«Арсений Александрович, если вы теперь попадете под трамвай, то мне ни-и-сколько, нисколько не будет вас жалко!»
[31]Такой вот изысканный комплимент.
Вот какие у них были отношения. Анна Андреевна умерла вскоре, 5 марта 1966 года. Арсений Александрович нес ее гроб вместе с Иосифом Бродским и сопровождал ее до Ленинграда, где было отпевание в церкви Николы Морского.
«Памяти А.А. Ахматовой» посвящен цикл стихов, написанных во второй половине 60-х.
Когда у Николы Морского
Лежала в цветах нищета,
Смиренное чуждое слово
Светилось темно и сурово
На воске державного рта.
Не только поэзия, но личность Ахматовой, тайна ее стойкости, внутренняя сила, острота ума, восхождение к вершине славы и почитания в послевоенные годы сделали ее центральной фигурой России. «На воске державного рта» – вот так о ком еще можно написать? Отношение Арсения к Ахматовой передалось и Андрею. Ее тень прошла в одном из эпизодов «Зеркала», где Игнат читает письмо Пушкина Чаадаеву о России.
И эту тень я проводил в дорогу
Последнюю к последнему порогу,
И два крыла у тени за спиной,
Как два луча, померкли понемногу.
Меж тем жизнь шла своим чередом и параллельным курсом. Семейная жизнь Арсения Александровича снова разладилась. В 1947 году бывшая Тонина подруга, Татьяна Алексеевна Озерская (1907–1991) стала третьей женой Тарковского, с которой он прожил до конца жизни. Все друзья отмечали ее элегантную породистую внешность и манеру поведения. Она хорошо знала причуды своего мужа, умела создать нужный ему комфорт. Татьяна Алексеевна была переводчиком, энергичной дамой, водила машину, была своей в писательской среде и как-то хорошо и ловко обустраивала жизнь Арсения Александровича.
