По-моему, такой монолог — находка для пародиста, но Игорь произнес его на полном серьезе.
Потом последовало описание эпопеи со слесарем, которого Игорь никак не решался пригласить из ДЭЗа. А между тем сделать это было необходимо — у нас перестал работать сливной бачок в туалете, и уже которые сутки возле унитаза дежурило ведро с водой.
В ответ на мою просьбу пригласить мастера Игорь заявил, что не умеет «с ними» разговаривать.
— С кем это «с ними»? — прицепилась я не столько к самой фразе, сколько к той барственной интонации, с которой она была произнесена.
— Ну, со всеми этими сантехниками, слесарями, электриками….
— Игорь, — внушительно сказала я. — Ты мне всегда казался демократически настроенным человеком… Именно отсутствие снобизма пленило меня в тебе в первую очередь. И в конце концов, дорогой, если ты не умеешь делать то, что должен уметь делать всякий мужчина, значит, следует учиться разговаривать с теми, кто это умеет.
— Зато я умею делать то, что дано не всякому, — не раздражаясь моему напору, мягко заметил Игорь. — Как ни смешно это произносить вслух, но я умею мыслить, чувствовать красоту слова, краски, мелодии, писать стихи… Прости, может, ты права, но мне элементарная фраза «сколько я вам должен?» дается с огромным трудом, как сквернословие…
Надо сказать, Игорь действительно никогда не позволял себе грубых выражений, являя собою редкое исключение среди нашей молодой интеллигенции, которая охотно материлась, считая мат проявлением высшего шика или сильного мужского начала — в последнем она ощущала недостаток. На нашем факультете самые изысканные особы обоего пола не гнушались крепким словцом. Я же ругательств буквально не могла слышать, для меня человек кончался, если я слышала от него грубое выражение. Мой отец никогда, ни в каких жизненных ситуациях не прибегал к мату, что выгодно отличало его от всех знакомых мужчин. Как и Игоря.
— Возможно, ты прав, — сказала я мужу. — Ты, милый мой, далеко не «всякий». И все же мне кажется, ты должен попытаться общаться с людьми, от которых, в сущности, зависит наше с тобою комфортное существование…
Скрепя сердце Игорь согласился.
На другой день он с гордостью сообщил мне, что побывал в ДЭЗе, написал заявку и что мастер завтра придет.
Затем Игорь осведомился, когда я вернусь с работы. Я ответила, что, скорее всего, часика в три.
— Очень хорошо, — потирая руки, сказал Игорь. — Мастер придет после четырех… Все же вдвоем будет легче проконтролировать его, правда?
Я согласилась, что вдвоем, конечно, легче, но назавтра специально задержалась на работе, чтобы дать моему мужу возможность проявить самостоятельность.
Вернувшись домой, я сразу поняла, что мне не удалось перехитрить Игоря. Даже уступая моим требованиям, он все-таки делал так, как ему было удобно.
Вместо того чтобы дать мастеру заняться своим делом, Игорь, увидев, что я запаздываю, затащил слесаря на ту территорию, где чувствовал себя в безопасности — территорию высокой поэзии.
Увы, слесарь имел неосторожность обратить внимание на множество книг в нашем доме… Завязался разговор о литературе, выяснилось, что слесаря много лет тому назад отчислили со второго курса Литературного института, после чего он, собственно, был вынужден вернуться к своей прежней профессии, но первую любовь, поэзию, забыть не смог…
Открыв дверь своим ключом, я тут же попала на спонтанно организованный диспут, в котором обсуждался вопрос: закончился ли Серебряный век стихами Блока, Ахматовой, Заболоцкого, Цветаевой или еще имеет продолжение в лице Юрия Кузнецова, которого наш слесарь оказался ярым поклонником?..
Чертыхаясь про себя, я прервала эту возвышенную беседу обоих мужчин и суровым голосом отправила мастера устранять неисправность.
— Зачем ты так с человеком? — после его ухода упрекнул меня Игорь. — Нет, это ты снобка, а не я… Мы очень интересно беседовали, пока ты не явилась и не указала ему его место… А может, это вовсе не его место? Может, наш разговор помог бы этому человеку вернуться к самому себе?..
На эти сентенции оставалось только развести руками.
Игорь долго не решался показать мне свои стихи.
Когда мы только-только начали встречаться, он случайно обмолвился, что придает своему занятию поэзией некоторое значение, мне сразу захотелось попросить его прочитать стихи. Я уже знала, что далеко не все замечательные сочинения поэтов удостаиваются печатного станка, и кое-что читала в самиздате; поэтому то, что Игорь не публиковал свои стихи, не смутило меня, даже напротив — я решила, что он слишком взыскательно относится к своему творчеству, добиваясь особой отчетливости формы, точности слова, ищет свою неповторимую манеру и так далее.
А между тем, господи, как я мечтала хранить у себя в памяти какое-нибудь его стихотворение! Возможно, оно стало бы для меня ключом к его таинственной натуре, возможно, эти строки поддерживали бы меня в часы разлуки! И вообще, хотелось иметь его стихи как доказательство глубокого доверия ко мне, предельной искренности наших отношений.
Но помнится, в те времена, когда я попыталась высказать свою заинтересованность, Игорь довольно строго сказал мне:
— Понимаешь, Ло, это глубоко личное переживание, сугубо интимное… Им я могу поделиться либо с первым встречным, либо с абсолютно родным человеком…
Эти слова задели меня, взволновали.
Под категорию первой встречной я уже явно не попадала, но и родным существом для Игоря еще не стала. И стану ли? Холодок сомнения проскальзывал в моей груди, когда я вспоминала эти слова, произнесенные рассеянно-небрежным тоном. И тут вдруг Ася объявила мне, что она Игоревы стихи слышала.
— Как? — Я не в силах была сдержать своего изумления, чем очень порадовала Анну. — От кого?!!
— Да их все знают, — снисходительно отозвалась Ася, наслаждаясь моим замешательством. — Гонерилья даже не поленилась перепечатать иноземцевские вирши под копирку…
— А кто ей дал стихи?!
— Напрямую Игорь ей ничего не давал… Она брала у него конспекты, и там, в тетради, на последних страницах, обнаружила стихотворения. Ей они очень понравились.
— А Игорь об этом знает? — Я почему-то обиделась за Иноземцева.
— Делает вид, что не знает, — насмешливо проговорила Ася.
— Почему «делает вид»?
— Да потому что, я думаю, он втайне мечтал, чтобы кто-то прочитал его произведения, но не из его собственных рук, — предположила Ася, пожав плечами.
— Почему?
— Почему-почему, — даже как бы немного рассердилась Анна. — Откуда мне знать почему? Говорят, есть женщины, которые любят, чтобы их насиловали — а вот почему? — При этих словах подвижная физиономия Анны изобразила глубокое презрение. — Игорь, хоть он и не женщина, может, тоже относится к этому типу… Может, он хочет, чтобы правду его души, — Ася хмыкнула, — из него добывали силой или обманом… А стихи у него ничего, симпатичные…
