— Ты только подумай. Можно ли сойти с ума, если у тебя был роман с женщиной, которая — как ты думаешь — виновата в том, что твой сын стал инвалидом? Я понимаю, что это притянуто за уши. Но я собираюсь еще раз перечесть письма. Просто чтобы посмотреть, возможно ли это.
— Знаешь что? Если ниточки поведут туда, даже просто в том направлении, я не хочу ничего знать. Мне становится плохо от одной мысли о моей бабушке и Хеннесси.
Она вздохнула и стала спускаться по лестнице вслед за ним.
— Я сегодня разговаривала с полицией. Суда не будет. Они пришли к соглашению. Хеннесси подал прошение или что-то в этом роде. Он проведет не меньше двух лет в государственном учреждении, психиатрическом.
— И как ты к этому относишься? — Форд коснулся ее руки.
— Честно говоря, не знаю. Поэтому я думаю, что лучше мне забыть об этом и заняться своими делами.
Она вошла в хозяйскую спальню и внимательно посмотрела на образцы краски.
— Да, ты прав насчет тускло-золотого.
Глава 25
Воскресное утро Силла потратила на журналы по домоводству и дизайну, бродила по Интернету в поисках идей и поставщиков, сохраняя заинтересовавшие ее ссылки. Ей с трудом верилось, что она добралась до той стадии, когда можно уже задуматься о мебели.
Оставалось еще несколько недель, и ей еще придется навестить антикварные магазины и даже блошиные рынки — а возможно, и магазинные распродажи, — но она приближается к тому моменту, когда на повестке дня будет заказ диванов и стульев, столов и торшеров.
Затем придет очередь постельного белья, размышляла она, потом украшения для кухни и кабинета, занавески для окон, ковры. Чтобы получился дом. Ее дом.
Ее первый настоящий дом.
Сидя за кухонным столом Форда с ноутбуком и кипой журналов, она думала о том, как много изменилось с марта. Нет, не с марта. Она начала этот путь тем давним путешествием через Голубой хребет, которое она предприняла специально для того, чтобы увидеть «маленькую ферму» своей бабушки, увидеть родину отца и, возможно, понять, почему он вернулся сюда, оставив ее.
И она влюбилась в эти холмы, уходящие к далеким горам, в леса, в маленькие и большие города, в дома и сады, в извилистые дороги и речки. И главное, она влюбилась в старый деревенский дом за каменной стеной, окруженный заброшенным, разросшимся садом.
Как сказал Форд, замок Спящей Красавицы. Но уже тогда она видела в нем свой дом.
Теперь все, о чем она мечтала, к чему стремилась, вот-вот должно было сбыться.
Она сидела за столом, пила горячий кофе и представляла, как входит в комнату со стенами цвета сияющей и радостной зари, как живет той жизнью, которую выбрала сама, а не той, которую выбрали для нее.
Вошел Форд, сонно зевнув.
Вы только посмотрите на него, подумала она. Едва проснувшийся, долговязый, стройный, немного неуклюжий, в длинных синих трусах и потрепанной футболке с изображением Йоды. Выгоревшие на солнце волосы взъерошены, зеленые глаза еще окончательно не проснулись.
Он ужасно мил.
Форд налил в кружку кофе, добавил сахар, молоко.
— Господи, как тяжело вставать по утрам, — сказал он и выпил кофе, как будто от содержимого кружки зависела его жизнь. — Как тебе удается выглядеть такой бодрой? — он оперся локтем на стол.
— Может, потому, что я не сплю уже три часа. Уже одиннадцатый час, Форд.
— У тебя нет ни капли уважения к воскресному дню.
— Точно. Мне стыдно.
— Нет, не стыдно. Но агенты по торговле недвижимостью тоже не уважают воскресенье. Только что звонила Вики, прервав захватывающий сон, где фигурировали ты, я и смывающиеся краски для рисования. Я так увлекся, а меня грубо и бесцеремонно прервали. Как бы там ни было, продавцы сбросили еще пять тысяч. Теперь нас разделяют только десять тысяч, как сказала Вики, эта убийца снов. Так что…
— Нет.
— Проклятье, — у него был вид ребенка, которому только что сказали, что в вазе нет печенья. — Я знал, что ты скажешь «нет», хотя ты не возражала, когда я обводил синим кобальтом твой пупок. Разве нельзя просто…
— Нет. Ты еще скажешь мне спасибо, когда мы вложим лишние десять тысяч в реконструкцию и ремонт.
— Но я хочу эту уродливую развалюху прямо сейчас. Для себя. Я люблю ее, Силла, как обжора любит пирожные, — он с надеждой улыбнулся ей. — Мы поделим расходы.
— Нет. Мы проявим твердость. Больше никто не претендует на этот дом. Продавец не хочет заниматься перестройкой и ремонтом. Он уступит.
— А может, и нет, — глаза Форда прищурились. — Может, он такой же упрямый, как ты.
— Ладно, тогда вот что, — она откинулась назад, как эксперт за столом переговоров. — Если он не уступит и не примет предложение в течение двух недель, можешь рассчитывать на разделение расходов. Но четырнадцать дней ты будешь тверд.
— Ладно. Две недели, — он сделал еще одну попытку улыбнуться. — Ты когда-нибудь думала об омлете?
— Вряд ли. Но я думала кое о чем другом. Я смотрела на этот большой, мягкий диван — я выбирала диваны — и думала. Представляла, что будет, если я разлягусь на этом большом, мягком диване.
Она соскользнула с табурета, улыбнулась через плечо и направилась к дивану.
— И я задавала себе вопрос, придется ли мне лежать тут одной, наедине с неутоленными желаниями и сладострастными мыслями.
— Сладострастными — это хорошо.
Он обогнул кухонный стол, подошел к дивану и внезапно прыгнул на нее.
— Привет.
Она отпрянула и перевернулась, так что они поменялись местами.
— Похоже, на этот раз я буду сверху. — Наклонившись, она прикусила зубами его нижнюю губу. — Вот так я проявляю уважение к воскресному дню.
— Я жестоко ошибался насчет тебя. — Он провел ладонями по ее телу, по свободной белой футболке. — Силла.
— Ты помятый, сексуальный и… — Она стянула с него футболку с изображением Йоды. — И почти голый.
— Нам не хватает только смывающихся красок. — Он обнял ее и прижался губами к ее губам. — Я скучал по тебе. Проснулся, а тебя нет рядом.
— Я недалеко. — Она прижималась к нему, отстранившись только для того, чтобы он снял с нее белую футболку. Эти чудесные руки, медленные, уверенные руки. — Сюда. Сюда. — Она обхватила ладонями его голову и потянула вниз, пока его губы не прижались к ее груди.
Все сжалось у нее внутри, подобно пружине, чтобы тут же раскрыться.
Она страстно желала его, эти руки, эти губы. Она хотела почувствовать его внутри себя, жаркого и сильного. Она стянула с себя шорты, негромко вскрикивая, когда он ласкал ее, потом со стоном приподнялась и опустилась, впуская его в себя.
