— Хорошо. У меня такое впечатление, что тебя эта записка тоже не очень убедила. А если ты в нее не веришь…
— Ни во что нельзя верить, пока не собраны все детали, — перебил Нейт. — Питер, тебе надо будет связаться с той газетой в Анкоридже, где работал Макс. Надо выяснить, чем он там занимался, кому непосредственно подчинялся и почему уволился. Потом оформишь все это в виде отчета. На машинке. В двух экземплярах. Один должен лежать у меня на столе сегодня до конца работы.
— Слушаюсь, сэр.
— И всем вам задание на дом. Вы все жили в этом городе, когда исчез Пэт Гэллоуэй. Я — нет. Поэтому вам предстоит сесть и вспомнить все, что было за несколько недель до и после его исчезновения. Записывайте все, что придет в голову, даже если вам кажется, что это не имеет никакого отношения к делу. Что слышали, что видели, какие мысли в голову приходили. Ты, Питер, был тогда ребенком, а взрослые люди иногда делают или говорят какие-то вещи, забывая о том, что рядом дети.
Он приколол к доске фотографии Гэллоуэя и Хоубейкера, условно поделив пространство пополам.
— Мне необходима информация по одному чрезвычайно важному вопросу: где находился Макс Хоубейкер, когда Гэллоуэй покинул город?
— Столько лет прошло — нелегко будет это установить, — заметил Отто. — Кроме того, Гэллоуэя могли убить и через неделю после ухода. Или через месяц. А то и через полгода.
— Будем двигаться шаг за шагом.
— Но что мы пытаемся раскопать, если Макс сознался в убийстве и покончил с собой? — удивился Отто.
— Это пока всего лишь предположение, Отто. А не факт. А факты таковы: у нас два трупа, с разницей в шестнадцать лет. Из этого и будем исходить.
Выезжая из города, Нейт даже не заехал к себе в гостиницу. В «Приюте странника» его ждало бы слишком много вопросов, а отвечать ему пока было нечего. Лучше уклониться от расспросов, пока у него нет официальной версии.
В любом случае его тянуло на простор, в морозную ночь, к ледяному сиянию звезд. Удивительно, но ему начинала нравиться здешняя непроглядная тьма. Он и не помнил, чтобы ему когда-то приходилось начинать и заканчивать рабочий день без намека на солнечный свет.
Солнце ему не требовалось. Ему была нужна Мег.
Она должна узнать новость от него. Он опять должен нарушить ее мирную жизнь ужасным известием. Если после этого она вздумает выставить его за дверь, придется силой прорываться в дом.
Несколько последних месяцев он прожил отшельником. И неизвестно, почему затворничество далось ему легко — оттого ли, что он не слышал людей, пытавшихся его нарушить, или оттого, что никто особенно и не пытался.
В любом случае теперь он знал, насколько мучителен процесс возвращения к людям. Насколько жгучи и болезненны эмоции и ощущения, пробуждающие к жизни. И теперь он знал, что Мег ему небезразлична и у него достанет сил уберечь ее от того, что он пережил сам.
Но сегодня ему требуется от нее кое-что иное — все, что она знает и помнит об отце, — для воссоздания полной картины преступления, которое он расследует.
Без своей работы он не мог жить. Он нуждался в этой изматывающей, нервной, суматошной полицейской работе. Его мускулы снова были в деле, и это тоже оказалось болезненно. Но это была необходимая боль. Без нее очень легко опять впасть в оцепенение.
В доме горел свет, но самолета на месте не было. Рядом с домом стоял пикап Джекоба. Нейт слегка встревожился.
Дверь в дом была открыта. В потоке света он успел заметить Джекоба — и тут к нему кинулись собаки. Шутливо отбиваясь, он окликнул:
— Мег?
— Взяла еще заказ. Повезла охотников в лес, там и заночует.
— Часто она так? — спросил Нейт, взойдя на крыльцо.
— Да. Приехал вот собак покормить. Да заодно отопитель у нее в машине проверю. Это, кстати, тоже часто случается.
— Значит, она вам звонила?
—. По радио. Если есть хочешь — жаркое готово.
— Не откажусь.
Джекоб прошел на кухню, Нейт прикрыл за собой дверь. Радио в доме было включено, настроено на местную станцию. Нейт бросил куртку на подлокотник кресла, в этот момент диджей объявил композицию Баффи Сент-Мари.
— Ну и денек у тебя выдался, — заметил Джекоб, помешивая жаркое.
— Вы, стало быть, в курсе?
— Ничто не разлетается с такой скоростью, как дурные вести. Только паршивый эгоист мог так поступить — покончить самоубийством и оставить сиротами жену и детей. Жаркое горячее, хлеб свежий, угощайся.
— Спасибо. — Нейт сел. — А Макс был эгоист?
— Все мы эгоисты, особенно когда впадаем в отчаяние.
— Отчаяние — штука очень индивидуальная, не думаю, что это то же самое, что эгоизм. Скажите, а вы помните, когда Макс приехал в город и стал издавать газету?
— Он был молодой и энергичный. Целеустремленный, — добавил Джекоб и налил две чашки кофе.
— И приехал сюда один?
— У нас многие так.
— Но он тут быстро друзьями обзавелся.
— И это не диво. — Джекоб улыбнулся. — Я, правда, в число его друзей не входил, хотя и врагами мы не были. Кэрри его обхаживала. Сразу на парня глаз положила и упорно добивалась своего. Не красавец, не богат, не семи пядей во лбу — но что-то она в нем углядела и решила заполучить. Женщины часто видят то, что спрятано глубоко.
— А из мужчин он с кем дружил?
Джекоб поднял брови и глотнул кофе.
— Он со многими ладил. Так, во всяком случае, казалось.
— Я слышал, он в горы ходил. Вы никогда его не доставляли?
— Было дело. Если не ошибаюсь, летом ходил на Денали и на Дебору. Неплохой альпинист был. А еще я пару раз отвозил его с компанией на охоту. Хотя Макс не охотился — только записывал в блокнот и фотографировал. Еще куда-то летали — материал какой-то собирал. И всегда с фотоаппаратом. Когда Кэрри рожала, я их обоих отвозил в Анкоридж. Оба раза. А что?
— Любопытно. А он никогда не ходил в горы с Гэллоуэем?
— Лично я их вместе туда не отвозил. — Взгляд у Джекоба стал напряженный. — А какое это имеет значение?
— Простое любопытство. И раз уж я такой любопытный человек — скажите: Патрик Гэллоуэй был эгоист?
— Да.
— Просто «да»? Без уточнений?
Джекоб все пил свой кофе.
— Ты не просил уточнений.
— Какой он был муж? Отец?
— Муж он был никудышный, и это еще мягко сказано. — Джекоб наконец разделался с кофе и пошел к раковине мыть чашку. — Но кто-то скажет, что и жена у него была не сахар.
— Вы, например?
— Я бы сказал, этих двоих много что связывало, но они это «много» коверкали как вздумается, каждый — в своих интересах.
