— Попробуй расслабиться, — он откинул назад спинку сиденья. — Так удобно?
— Спасибо, все замечательно.
— Тебе хоть дали какое-нибудь обезболивающее? — поинтересовался он, усаживаясь за руль.
Фиби машинально сжала сумочку, которую принесла ей в больницу Лиз.
— Да, и очень неплохое. Часть уже во мне, часть вот тут. Если не возражаешь, я хотела бы чуть подремать.
— Конечно. Постарайся отдохнуть.
Она так и не уснула. Дункан видел, как ее руки непроизвольно сжимались в кулаки — как если бы она пыталась удержать таким образом что-то очень важное.
Повязки вокруг ее запястий приводили его в некоторое замешательство. Если это был несчастный случай, почему она не захотела ехать домой? И как можно было одновременно травмировать оба запястья, разбить лицо и получить множество других ушибов, вынуждавших ее двигаться так, будто внутри у нее были не кости, а битое стекло?
Нет, это точно не несчастный случай.
В голове его замелькали другие варианты, но он тут же отбросил их прочь. Какой смысл растравлять себя собственными мыслями (кстати, а почему на ней больничная одежда?), если скоро можно узнать наверняка?
Он не стал тревожить ее разговорами. В свое время у него было столько пассажиров, что он с первых же минут мог понять, что нужно тому или иному человеку — поболтать, поспорить, поделиться информацией.
Фиби нужно было просто помолчать.
На всем пути от города до острова, включая переезд по мосту, она практически не шевелилась — если не считать беспокойного движения рук, все время сжимавшихся в кулаки.
Так он миновал прибрежные болотца и ручейки, после чего свернул в зеленый туннель из склонившихся над дорогой деревьев.
И лишь когда он чуть притормозил перед последним поворотом, она наконец пошевелилась и открыла глаза.
Дом, к которому он ее привез, отличался элегантной величавостью. Впрочем, от излишней консервативности его спасала небольшая площадка с перильцами, расположенная прямо на крыше здания. Дом опоясывало кольцо дубов, стволы которых были задрапированы густыми мхами. По всему периметру в небрежном порядке были разбросаны небольшие лужайки с азалиями, придававшие этому величественному зрелищу оттенок очарования.
Корзины и горшки с цветами наполняли смесью красок террасу и веранду возле дома. Здесь же стояли летние скамейки и стулья, одним своим видом приглашавшие посетителей посидеть и расслабиться с бокалом чего-нибудь прохладительного.
— Как красиво…
— Да, мне тоже очень нравится, — обойдя машину, он подошел к дверце с ее стороны. — Давай я помогу тебе выйти.
— Спасибо, — она оперлась на его руку. — Я действительно очень признательна тебе.
— Да ладно, о чем речь. — Через веранду он провел ее к входной двери, мозаичное стекло которой украшал все тот же кельтский узор.
— Давно ты здесь живешь?
— Лет пять, я думаю. Сначала я хотел продать его, но теперь… В общем, долгая история, — улыбнувшись, он распахнул перед ней входную дверь.
Внутри все утопало в солнечном свете. Огромный холл с высокими арками дверей и пролетами главной лестницы. Фиби, с трудом передвигая ноги, шла рядом с Дунканом. Так они миновали фойе и вступили в гостиную. Отсюда открывался вид на террасу, за которой тянулись сады и лужайки. В центре всей этой красоты возвышался шест, густо оплетенный глицинией.
Прямо напротив окон стояло пианино, а чуть поодаль разместились стулья и диваны, жемчужно-серая обивка которых приятно контрастировала с красноватым узором стен. Картины на стенах также были подобраны с большим вкусом. Повсюду были расставлены изящные безделушки, на их фоне причудливо выделялась большая глиняная свинья.
Дункан хотел было подвести ее к креслу, но Фиби, отпустив его руку, сделала несколько шагов в сторону застекленных дверей.
— Какие у тебя замечательные сады.
— Да, мне они тоже по душе. Я начал заниматься ими, когда перебрался на остров.
— Понятно. Вообще-то здесь слишком много места для одного человека.
— Поэтому я и хотел продать этот дом. Но на самом деле я использую большую часть площади.
— А что… — Не договорив, она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. — Извини. Кажется, мы несколько отошли от намеченного.
— Все в порядке. — Коснувшись ее спины, он почувствовал сдерживаемые рыдания. Значит, шторм был уже близок.
Фиби повернулась, и Дункан крепко сжал ее в объятиях. Только теперь она дала волю слезам. Он осторожно перенес ее на диван и опустился рядом, укачивая и утешая, как больного ребенка. Так он и сидел возле нее, пока на смену шторму не пришло затишье.
8
Фиби не стыдилась своих слез, ведь они не просто облегчили ее боль, но и смыли с души остатки страха. И она была искренне благодарна Дункану за то, что он не стал ободряюще похлопывать ее по плечу, предлагая собраться с духом и сдержать слезы.
Он просто предоставил ей убежище и позволил выплакаться на своем плече. Когда ее рыдания наконец утихли и слезы больше не текли рекой, он наклонился и тихонько поцеловал Фиби в висок.
— Ну как, тебе лучше?
— Да, — глубоко вдохнув, она почувствовала, что напряжение и в самом деле ушло. — Слава богу, лучше.
— Тогда давай так. Я приготовлю тебе что-нибудь выпить, а ты расскажешь, что с тобой произошло, — тут он взглянул ей прямо в глаза. — Ну а потом мы решим, что делать дальше.
— Ладно.
— Вот только носового платка у меня нет…
— Там, в сумочке, целая пачка салфеток.
— Отлично. — Он помог ей подняться и усадил рядом с собой. — Может, тебе нужно в ванную комнату? Это вот сюда, а потом направо.
— Хорошая мысль.
Дункан вышел из комнаты, а она задержалась еще на мгновение, пытаясь собраться с силами. Затем, с трудом поднявшись с дивана, Фиби подхватила сумочку и по натертым до блеска полам направилась в туалет.
Вид собственного лица в овальном зеркале ванной заставил ее в отчаянии застонать. Глаза были красными и опухшими, а вокруг одного из них красовалась целая россыпь синяков. Еще ниже расползалась уродливая гематома.
Челюсть распухла самым ужасающим образом, а нижняя — рассеченная — губа увеличилась в размерах почти вдвое. Повязки на лбу прикрыли рваную рану, но не могли скрыть ободранной и покрасневшей кожи.
«Ладно, наплюй, — сказала она себе. — Это ведь не конкурс красоты. Но зрелище, конечно, не из приятных… Достаточно заявиться с таким лицом домой, чтобы до смерти напугать своих близких, — впрочем, тут уже ничего не поделаешь», — напомнила она себе, осторожно ополаскивая лицо прохладной водой.
Очень скоро Фиби обнаружила, что даже сесть на унитаз, когда у тебя разбито бедро и рука на перевязи, — задача не из легких. А при попытке встать в теле ее запульсировала тупая боль, лишь слегка приглушенная обезболивающими.
