Чарли откинул левый борт пиджака и показал значок сыскной полиции:
– Инспектор Чан. Веду расследование убийства мисс Фейн. Вы – бывший муж убитой, и мне нужно знать, как долго вы с ней не виделись.
– Мы расстались девять лет назад, в апреле. Тогда мы оба работали в Нью-Йорке: Шейла – в варьете Зикфилда, я – в мистерии в Асторе. Однажды она пришла домой и сообщила, что ее зовут в Голливуд сниматься в фильме. Она была так увлечена этой возможностью, что я не стал ее отговаривать. Через неделю мы простились на вокзале, и я еще тогда подумал: вряд ли нам надолго удастся сохранить любовь. Действительно, через год Шейла развелась со мной, и для нее это прошло как-то легко и безболезненно, чего не скажешь обо мне, хотя в ту ночь на вокзале я предчувствовал, что мы расстаемся навсегда. Что-то смутно подсказывало мне, что я больше не увижу Шейлу.
– Но в дальнейшем вы ведь наверняка бывали в Лос-Анджелесе?
– Да, но с Шейлой мы ни разу не встречались.
– Вспомните, это очень важно: вы посещали Лос-Анджелес в июне три года назад?
Блеск, мелькнувший в глазах актера, поразил Чарли. Неужели Файф догадался, почему ему задали подобный вопрос?
– Нет, – уверенно заявил он. – Не посещал. Три года назад я гастролировал с труппой, и на континенте мы не были. Можете проверить.
– Не составит труда. А сегодня в Гонолулу вы видели мисс Фейн? Допустим, вечером?
Файф помотал головой. Вошла Джули и пригласила всех в столовую.
– Советую и вам пойти, мистер Тарневерро, – сказал Чарли. – Вашему блестящему уму необходимо маленькое подкрепление. Ты, Кашимо, – обратился он к японцу, – посиди на террасе и подумай о своем поведении. Появившись в окне, как черт из табакерки, ты развеял по ветру одну чрезвычайно ценную улику.
– Ужасно сожалею, – невнятно пробормотал Кашимо.
– Иди осматривать усадьбу, – выпроводил его Чарли и вернулся к Файфу. – Вы, мистер Роберт, – самая интересная личность из всех, замешанных в этом деле, – объявил сыщик. – Зачем, к примеру, вы мне лжете? К чему отпираться? Когда посещаешь бывших жен в летних беседках, неразумно прицеплять к груди красную ленточку, которая всем бросается в глаза. Ведь какие-нибудь нервные молодые дамы могут принять ее за кровь. Как и случилось.
– Ах, вот в чем дело!
– Я жду от вас правду.
Актер долго сидел, понурив голову. Наконец смело взглянул на сыщика.
– Моя правда покажется вам необычной. Да, я не видел Шейлу с той ночи на вокзале и до сегодняшнего вечера. Утром я узнал о ее приезде в город, и эта новость произвела на меня удивительное впечатление. Шейла была замечательная женщина, полная огня, и я всегда любил ее. Когда она ушла, женщины уже ничего не значили для меня. Я не мог ее удержать, да и ни один мужчина не обладал бы ею слишком долго. Она жаждала перемен, романтики, новых впечатлений. Так вот, когда мне сообщили, что Шейла в Гонолулу, я послал ей цветы с запиской: «С любовью от того, кого вы забыли». Шейла была очень порывистой, необузданной, неспособной рассуждать. Едва ей принесли мои цветы, как она позвонила мне по телефону, потом прибежала в театр и застала меня уже загримированным, готовым к выходу на сцену. «Боб, – сказала она, – обязательно приходи ко мне. Сейчас же. Я так хочу тебя видеть! Я жду». Любой другой женщине я ответил бы: «После спектакля». Но Шейле нельзя так ответить. «Иду» – вот единственное, что можно сказать, когда вас зовет Шейла. До моего выхода оставалось еще сорок пять минут. При мне была машина, и если бы я очень поторопился, то добрался бы сюда за четверть часа. В половине восьмого я зашел к себе в гримерную на первом этаже, запер дверь изнутри и вылез через окно в сад за театром. Шейла сообщила мне о павильоне и о званом обеде, но добавила, что мне незачем встречаться с ее друзьями – это будет неудобно из-за моего костюма и грима. Она желала поговорить со мной наедине. Я появился здесь, в усадьбе, без четверти восемь. Шейла встретила меня на лужайке, и мы вместе пошли в павильон. Она смотрела на меня как-то странно. Я задавал себе вопрос: неужели она все еще любит меня? Меня поразила перемена в ней. Когда мы жили вместе, она была такая свежая, красивая и необыкновенно жизнерадостная. Голливуд превратил ее совсем в другую женщину. Конечно, никто из нас с годами не становится моложе. Мы погрузились в воспоминания, и мне показалось, что от этого Шейла почувствовала себя гораздо счастливее. Я нервничал, все время глядел на часы и наконец объявил ей, что мне пора возвращаться в театр.
– Зачем она позвала вас в павильон, да еще так настойчиво? И это после стольких лет разлуки!
– Меня не покидало ощущение, что Шейле нужно посоветоваться со мной по какому-то важному делу, но она так и не начала этот разговор, а когда я сказал, что мне нужно уходить, она посмотрела на меня как-то жалобно. «Боб, – спросила она, – ты еще немножко любишь меня?» Я ее обнял и воскликнул: «Я безумно люблю тебя!» Я и в самом деле ни на минуту не забыл наше счастливое прошлое и разрывался между любовью к Шейле и своим долгом, о котором мне напоминали эти проклятые часы. Их тиканье отдавалось у меня в мозгу. Я торопливо пообещал ей, что сразу после спектакля вернусь, что мы станем видеться ежедневно, вместе гулять по пляжу, купаться… Мною овладела сумасшедшая мысль, что я снова завоюю любовь Шейлы. Может, оно так и случилось бы, если бы не… – Голос его дрогнул. – Если бы не этот кошмар! Бедная моя девочка! – Роберт всхлипнул и закрыл лицо руками.
– Примите мои соболезнования, – сочувственно заметил Чан. – На Востоке говорят: тот, чья жизнь слишком яркая, привлекает внимание рока.
– Ничья жизнь не была более яркой, чем у Шейлы, – вытер слезы актер. – Надеюсь, инспектор, вы найдете того, кто совершил это страшное злодеяние.
– Стремлюсь к этому изо всех сил. Но вернемся к разговору. Вы ушли, а Шейла осталась в павильоне?
– Да. Она держала меня за руку и улыбалась, живая и здоровая. Но на ее глазах я заметил слезы. Я выскочил и побежал к машине, потому что сам едва не разрыдался.
– Сколько было времени? Вы же следили за часами?
– Четыре минуты девятого, отлично помню. Я быстро пересек сад, сел в автомобиль, который припарковал возле дома, и помчался в город. Когда я влезал через окно в гримерную, в запертую дверь колотили изо всех сил. Я открыл и сказал, что, дескать, нечаянно задремал, и вместе с режиссером пошел к кулисам. Я опоздал на пять минут – режиссер показал мне часы: было двадцать минут девятого. Я вышел на сцену играть свою роль. Едва закончился первый акт, меня позвали к телефону, и какой-то молодой человек сообщил мне ужасную новость. Я знаю, что мое сегодняшнее посещение павильона навлечет на меня подозрения, но все равно не жалею о своем приходе: я видел Шейлу, держал ее в объятиях и готов заплатить за это самую высокую цену. У вас ко мне еще вопросы?
– Пока нет, но вам придется побыть здесь некоторое время.
В дверь позвонили. Сыщик открыл сам и увидел своего сослуживца Спенсера, высокого смуглого полицейского в зеленой униформе. Он вошел, таща за собой незнакомого человека. Кроме шляпы, которую тот держал в худой, покрытой веснушками руке, его костюм состоял из грязных белых парусиновых брюк, синей, расстегнутой у ворота рубашки, изношенной, некогда вишневого цвета, бархатной куртки и рваных башмаков с дырами, откуда торчали пальцы.
