– Так ведь он авансик взял! Тысячу ассигнациями! А после свадьбы я ему еще пять обещала, если без брюха, а с брюхом – все пятнадцать!
Лаевский вытаращился на тетку:
– С каким брюхом?
– Так ведь и Ольга на сносях! – выдохнула Ирина Лукинична.
У Лаевского подкосились ноги, он рухнул на стул.
– Господи! Что, тоже от Курицына?
– От Кислицына… – машинально поправила Ирина Лукинична. – Тьфу, от какого Кислицына! От батюшки твоего!
– Бог мой! В каком вертепе я живу! – снова схватился за голову Владимир.
– Нельзя Матвея Никифоровича гнать! Все-таки тысячу взял! Обязан жениться!
– Да замолчите вы! – зло оборвал ее племянник. – Курицына в нашем доме больше не будет! А на Змеевой… На Змеевой я сам женюсь!
– Господи! – схватилась за сердце Ирина Лукинична.
– Будьте вы все счастливы! – Лаевский плюнул на пол и направился к двери. – Все! Мне пора в путь!
– Но зачем? Зачем тебе самому? – с мольбой протянула к нему руки тетка.
– Мне без разницы на ком! – обернулся Лаевский. – Хоть дети будут не чужими!
Лаевский растолкал лежебоку Тучина, чтобы проститься.
– В присутствие?
– Да! То есть нет! Уезжаю!
– Вот как? – спросил сонный Александр. – Куда?
Лаевский заколебался, сказать или не сказать, но, вспомнив вчерашний разговор, решил не открываться, вдруг Тучин Полине проболтается? Или Угарову, который по ней сохнет!
– По служебной надобности! Но о том, что я уехал, никто в доме знать не должен!
Тучин сел на постели и наконец-то разлепил глаза:
– Надолго уезжаешь?
– Дня на три-четыре!
– Что ж! Счастливого пути! А как же убийца?
– Какой убийца?
– Ну, дама, письмо, ты забыл?
Лаевский стукнул себя ладонью по лбу. Из-за событий сегодняшнего утра шантажистка выскочила у него из головы.
– Да, забыл! – Владимир махнул рукой. – Ничего, подождет!
– Убийца? – удивился Тучин.
– Я приеду, и мы во всем разберемся! – твердо сказал Лаевский.
– Четыре дня, говоришь? А вдруг за это время нашу дамочку зарежут? А? Шантажистка убийцу знает, вероятно, и он ее знает!
– Как-нибудь обойдется! Сейчас это не главное! То есть не это главное! У меня дела! Важные государственные дела!
– Тогда занимайся ими спокойно! Я и без тебя управляюсь!
– Что?
– Без тебя управлюсь! – Тучин встал.
– Я тебе запрещаю! Ни в коем случае! Ты слышишь?
– Слышу, слышу!
– Не вздумай! Ты молод. Ты не знаешь Петербурга! Ты провинциал! Тебя легко обмануть, заманить в ловушку, обесчестить, убить! Слышишь?
– Слышу, слышу!
– Я могу надеяться на твое благоразумие?
– Конечно! Надеяться можешь!
– Полина Андреевна! Не плачьте! Вам вредно!
– Но кто? Кто?
– Кто-то из слуг! Мы их не замечаем, но у них тоже есть глаза и уши!
– Я всегда была осторожна, пробиралась тайком, в темноте. Один раз чуть не упала!
– Бедняжка! – Кислицын прижал к себе дрожавшую от возмущения и горя Полину.
– А вы? Вы всегда запирали дверь?
– Конечно! – Кислицын гладил ее по волосам. – Не плачьте! И простите, простите меня, Полина Андреевна!
– Вас-то за что? Вы самый лучший, самый-самый дорогой человек на свете.
– За то, что не могу пока вас отсюда увезти! Потерпите еще пару дней! Умоляю! Вот письмо! – Кислицын порылся в сюртуке и вытащил листок. – Вчера получил! От стряпчего! Пишет, что дело почти выиграно. Генерал-губернатор лично мое прошение прочитал!
– Матвей Никифорович! Не корите себя! Вы, как и я, жертва жадных людей. Таких, как мой брат! Готовых за копейку растоптать собственную сестру! Я написала мужу…
– Зачем? – испуганно спросил Кислицын.
– Я не хочу ему зла, он ни в чем предо мной не виноват. Он тоже жертва Владимира! Когда в первую ночь я была разочарована… Вы понимаете, о чем я?
– Да!
– Юрий думал, что я знаю… Что я знаю о его содомии. Знаю, что наш брак – условность. А я была в неведении! Я умудрилась влюбиться в Юрия! После сватовства! Ой! Простите, Матвей! Я не хотела задеть ваших чувств!
– Что вы? Я знал, что вы замужем…
– Юрий красив, умен, образован, очень мил и приятен.
– Вы его любите?
– Я бы сказала, люблю как брата, только вот брата-то я как раз и не люблю!
– Ваш брат – законченный негодяй! Он выдал вас замуж за содомита! Он ударил вас! Я… Я вызвал его на дуэль!
– Нет! – Полина вскочила. – Он убьет вас!
– Не убьет! Ваш брат – трус! Он отказался драться!
– Слава богу! – Полина отшатнулась от Кислицына и перекрестилась. – Я не переживу вашей смерти!
Наконец-то Никанорыч услышал знакомое слово. Господа все как сговорились, с утра меж собой изъясняются исключительно на французском. Притом на повышенных тонах. Дураку ясно: что-то случилось, а вот что? Языкам-то Никанорыч не обучен. А вот теперь стало понятно! Из-за Амура всполошились. Статуя так обзывается, что в гостиной водружена на постамент. Жирный карапуз с луком и стрелами, точь-в-точь Владимир Андреевич в младенчестве! Такой же был паскудник! Лука со стрелами ему, слава богу, не давали, так он железные шарики с кроватей скручивал и ими кидался.
– Любимая!
Вот и Кислицын тоже про Амура! Неужели заметили, что Митяй правое яйцо у статуи отломал?
Полина с Кислицыным помолчали минуту, а потом снова на французском затараторили. Опять ничего не понять!
– Но зачем вы писали Налединскому? А вдруг он помешает нашему бегству?
– Нет! Будь Юрий здесь, мы вместе, втроем обязательно нашли бы выход! Как думаете, сколько времени письмо будет плыть до Лондона?
Кислицын задумался:
– Навигация уже закрыта. Верно, через Ригу пойдет. Месяц, не меньше.
– Месяц туда, месяц обратно… – вздохнула Полина. – Через два месяца мое положение будет всем очевидно!
– Не волнуйтесь! Через неделю, максимум через две я получу деньги из Костромы! Дело верное!
– Да, да, – безнадежно сказала Полина.
– А как получим деньги, сразу уедем! В Америку! Или в Австралию! Сменим имена, начнем жизнь заново. Только бы не сорвалось…
– Думаете, без денег я не буду вас любить?
