Угаров на коленях пополз за костылем, Полина подала ему второй.
– Спасибо! – поблагодарил Денис, с трудом встав. Полина снова села в кресло. Усталая, изможденная горем и бессонной ночью, она напомнила Угарову срезанный цветок, который, лишившись земных соков, сразу стал увядать. – Полина Андреевна! Не убивайтесь! Вас ведь никто не винит! Откуда вы могли знать, что Кислицын негодяй?
– Замолчите! Я любила Матвея таким, каким он был. И ради него тоже была готова на все! Даже на преступление! И если бы не дитя, которое я ношу, наше с ним дитя, вчера наложила бы на себя руки!
– Господи помилуй, – прошептал Денис.
Бенкенштадт, как и Хромов, сесть Тоннеру не предложил:
– Я вами недоволен. Сперва надо было мне доложить! А вы спектакль устроили! Секретные сведения разболтали!
Тоннер решительно отодвинул стул и уселся. У Бенкенштадта глаза налились кровью, хрустнул сломанный карандаш в руках, но он сдержался. Доктор не его подчиненный! Он сам просил у Тоннера помощи!
– Кислицын мог скрыться! – веско сказал Тоннер. – Докладывать и советоваться не было времени.
– Что ж! Убийцу вы изобличили. Буду хлопотать о награде!
– Благодарю!
– А вот о Дашкине пеклись напрасно!
У Ильи Андреевича заныло под ложечкой. Похоже, орден ему вручат в Нерчинске!
– В окружение Веремеева, – продолжил Бенкенштадт, – давно внедрен наш сотрудник, мы подробно осведомлены об их переписке. Если бы хотели – давно бы Дашкина в Сибирь отправили! Но он не опасен! Просто болтун! Таких среди наших либералов – большинство. Но теперь, когда его ввели в Государственный совет, Дашкин будет восхвалять императора пуще записных лизоблюдов! Вот увидите! Так что жизнью вы рисковали напрасно!
Бенкенштадт позвонил в колокольчик, влетевшему адъютанту приказал закладывать карету.
– Ну что ж, Илья Андреевич! Мне пора!
Тоннер поднялся:
– Честь имею!
Тоннер нагнал Угарова уже за Средней Рогаткой
[90].
– Простите! Меня Бенкенштадт вызывал!
– Понимаю! – Угаров, несмотря на боль, вышел из кареты – хотел поговорить с доктором наедине, без Лаевского.
– Еще раз благодарю. Если бы не вы…
– Не стоит!
Друзья помолчали.
– Чем планируете заняться? – поинтересовался Тоннер. – Живописью?
– Что вы! С этим покончено! Женюсь, там посмотрим!
– Боюсь, вашему темпераменту размеренность сельской жизни противопоказана! Как врач говорю!
Угаров улыбнулся:
– Может, год-другой в полку послужу. А вы действительно не знаете, кто отравил Софью Лукиничну?
Тоннер снова поразился его интуиции:
– Почему вы решили, что ее отравили?
– Уж больно кстати умерла!
Тоннер вздохнул:
– Вы, как всегда, правы. Ее отравили. И сделала это Ирина Лукинична! Андрей Артемьевич задумал развестить, чтобы жениться на Ольге. Вот Ирина Лукинична и решила отравить сестру, чтобы обвинить Змееву в убийстве! Одним ударом хотела обеих соперниц устранить!
– У вас есть доказательства?
– Вот что я нашел в столике Змеевой! – Илья Андреевич достал из саквояжа склянку с притертой крышкой. – Та самая! Из-под опия! Ирина Лукинична неспроста послала меня за ножницами – она подбросила склянку.
– А почему вы скрыли? Почему не разоблачили Ирину Лукиничну?
– Полиция могла прийти к другому заключению! Вы ведь знакомы с Яхонтовым?
Угаров отвел взгляд:
– Я как-то не подумал… Что ж! Мне пора!
– Надеюсь, прощаемся не навсегда!
Они обнялись. Карета тронулась. Тоннер долго махал вслед.
Эпилог
> Сторож Макар на Крещение отравился купленной у цыган брагой.
> Борис Львович Шнейдер внезапно вышел в отставку и уехал в провинцию.
> Полина после похорон матери удалилась за границу, где в следующем 1830 году родила сына Матвея. Жила уединенно, посвятив себя его воспитанию. С мужем встречалась редко.
> В 1832 году Юрий Налединский получил долгожданное наследство и, как обещал, выкупил поместье Лаевских, потом отправился путешествовать.
> Ирина Лукинична, так и не сумев расстроить свадьбу Андрея Артемьевича, скончалась следующей зимой.
> Генерал Андрей Лаевский счастливо прожил с Ольгой Змеевой целых десять лет, прижив с ней восемь детей. Своему сыну от первого брака Владимиру ничего в наследство не оставил. Тот был вынужден довольствоваться тетушкиной деревушкой, куда, выйдя в 1845 году в отставку, и удалился.
> Марфуша обосновалась в Рязани, где опять быстро прославилась, на сей раз под именем Матрены. Но разбогатеть не успела – умерла от холеры в 1831 году.
> Пантелейка с отличием окончил Академию художеств и как стипендиат был отправлен в Италию, откуда на родину не вернулся. Ходили слухи, что примкнул к гарибальдийцам.
> Князь Дашкин так кичился своим новым положением, что перестал здороваться с сенаторами. Княгиня Юлия, наоборот, вела себя очень скромно, свою близость с императором не афишировала. Родила еще одного сына, но все наследство князь (умерший в 1840 году) оставил первенцу, справедливо рассудив, что император о другом мальчике позаботится.
> Полковник Киршау оставшуюся жизнь прослужил комендантом маленькой крепости на границе со Швецией.
> После выздоровления Пушков попросил руки и сердца Аглаи Мокиевны, которые она с радостью ему вручила.
> Новый обер-полицмейстер уговорил Яхонтова повременить с пенсией.
> Заслуги Терлецкого оценили – его перевели в Петербург.
> Роос внял совету Угарова и, проведя в России еще пару недель, отправился в Кенигсберг. С российским императором, несмотря на данное обещание, встретиться ему не довелось – после доклада Бенкенштадта государя хватила нервная горячка, от которой он оправился лишь к Рождеству.
> В 1832 году после долгих раздумий император Николай Первый ввел уголовное наказание за мужеложство. Однако применялось оно весьма избирательно…
Памяти немецкой овчарки Мориарти (Мозеса), во время прогулок с которым и был задуман роман.
