— Это мои деньги, что хочу, то и делаю. Ясно? Еще вопросы? Или иссякли? Тогда повторю еще раз, я никого не убивал. А грязные намеки, которые все слышали, — подлая месть рогоносца. В наше время обманутые мужья вызывали соперников на дуэль. Но господам адвокатам неизвестно слово «честь». Тарусов решил воспользоваться своим положением и пытается отправить меня за решетку. С этой целью подговорил несчастного подсудимого…
— Хотите дуэль? Хорошо, я вас вызову. Как только отбудете наказание за совершенные убийства. Потому что ваша вина перед обществом гораздо больше, чем передо мной и моей супругой, которую вы посмели оболгать.
— Хватит, Тарусов. Угомонитесь! Вашим сказкам здесь никто не верит. И доказательств у вас нет. Иначе павлином не плясали бы. Коли хотите, зовите ваших коридорных. Я их размажу по стенке. А потом жду секундантов.
Тарусов понимал — Шелагуров прав. Показаний обслуги из номеров на Бронницкой недостаточно. Их слова против слов Шелагурова. Даже если паче чаяния дело дойдет до суда, хороший адвокат запутает коридорных за пять минут. А больше никто из служащих меблированных комнат, в которых останавливался лже-Бандорин, опознать его по фотопортрету не смог.
К «безрукому» Онуфрию Выговский поехал по наитию, предположив, что именно он, знакомый Шелагурову кузнец, нарезал ломики. Но Онуфрий откровенничать не стал:
— Может, и разрезал. А может, нет. Всего не упомнишь.
— А это твоя работа? — Выговский развернул газету и вытащил «козью ножку».
(Крутилин неделю умолял судебных следователей отдать ему на пару дней вещественные доказательства.)
По выражению лица Выговский понял, что угадал: «ножку» изготовил Онуфрий. Однако тот этого не подтвердил:
— Не помню, может, моя. А что?
— Разруляева помнишь?
— А то.
— Его убили с ее помощью. А ломиками убили Петьку Пшенкина и Сеньку Вязникова. И тебя, дурака, убьют, если не скажешь, кто всю эту страсть заказал.
— Я, барин, вас не знаю. Ступайте с богом.
— Только Шелагурову про разговор наш не говори. А то отправишься следом за ними.
Онуфрий в ответ схватил молот и стал дубасить по железяке, которая валялась на столе.
Дмитрий Данилович надеялся, что Шелагуров сдастся раньше. Ведь он не готовился к противостоянию, не ожидал потока обвинений, должен был запутаться или проговориться. Но Александр Алексеевич, хоть и нервничал, хоть срывался на крик, соображал на удивление быстро. Тарусов добился лишь того, чего не желал — дуэли.
И решил пойти на блеф:
— Вернемся к орудиям преступления. Антон Семенович, подайте ломик, которым был убит Вязников.
— Протестую, — напомнил о себе прокурор. — Сие вещественное доказательство не может быть предъявлено.
— Почему? — спросил судья.
— Потому что из другого дела.
— А вот адвокат считает, что действовал один преступник.
— Такого же мнения придерживается сыскная полиция, — ввернул Тарусов. — Но судебные следователи дальше границ своего участка видеть ничего не желают.
— Итак, что вы хотите продемонстрировать?
— Смотрите, ваша часть. Первоначально эти два ломика были единым целым. Но потом их разрезали. И я знаю кто. Кузнец Онуфрий Долотов, еще один бывший крепостной господина Шелагурова. Он же выковал этот предмет.
Выговский подал Тарусову «козью ножку».
— Саша! — раздался голос с хоров.
Все задрали головы вверх:
— Это ты? — спросила Ксения.
— Да. — Шелагуров опустил голову.
Эпилог
Из протокола допроса Ксении Разруляевой:
«Помню тот день поминутно, как Андрей вошел в столовую, как широко улыбнулся, когда Мэри нас представила. Я влюбилась с первого взгляда, с первых звуков его голоса. Мы поехали кататься. Мэри предложила заехать в охотничий домик, выпить по бокалу белого виноградного — у брата в погребе всегда хранилось несколько бутылок.
Оглядевшись в домике, Гуравицкий присвистнул:
— Какая кровать. Так ты здесь принимаешь любовников? — спросил он шутя у Мэри.
Та рассмеялась:
— Откуда им взяться? Тут одно старичье.
По дороге домой из леса выбежал Приказ, конь нашего управляющего. Лошадка подо мной испугалась и попыталась скинуть меня. И хотя мне удалось удержаться, я сильно перепугалась и не смогла себя заставить вновь сесть на Незабудку. Поэтому Мэри предложила обменяться лошадьми.
Нам с Андреем не удалось даже объясниться, его предложение было спонтанным, во время дуэли. Но я его приняла. Потому что была влюблена, влюблена очень сильно, так влюбляются только в девятнадцать лет.
А потом… Потом брат собрал нас в кабинете. Сказал, что Гуравицкий — изменник, и велел ему убираться. Убираться навсегда. Не только из имения, даже из страны. А иначе он выдаст его властям.
По лицу Андрея я видела, как трудно ему принять решение. Он боролся между любовью ко мне и страхом за свою жизнь. И если бы он сказал, что выбрал меня, я бы… Я отказала бы ему, солгала бы, что не люблю, что приняла предложение, чтоб спасти Сергея Осиповича. Потому что не могла допустить, что любимый пойдет на каторгу из-за любви ко мне. Нам хватило одного взгляда, чтобы объясниться: Андрею надо соглашаться. Но лишь на словах, а дальше… дальше мы вынудим Александра смириться с моим выбором. Мы разыграли все как по нотам — Андрей заявил, что и сам бы рад покинуть страну, но не имеет средств, я побежала за деньгами и вместе с купюрами принесла ключ от охотничьего домика. Брат не заметил, как я стащила со стола письмо Свинцова.
Утром я пошла на конюшню.
Констанция нервно заржала, увидев меня, и я решила снова ехать на Незабудке — Мэри все равно нездоровилось, она даже не поехала на службу, хотя брат очень настаивал.
Мы провели с Андреем несколько незабываемых часов. В перерывах между ласками долго спорили, как назовем первенца, как будем действовать. Я настаивала, что Сашу надо поставить перед фактом сегодня же вечером. Гуравицкий сомневался:
— Твой брат, уж прости, напыщенный болван. Надо дать ему время успокоиться. А то опять схватится за пистолет и всех перестреляет. Давай потерпим месяцок. Потом я вновь приеду…
— Я не смогу…
— А я приказываю. Жена должна повиноваться мужу. Да или нет?
Мы снова обнялись и…
Уезжая, я оставила любимому злополучное письмо, которое его изобличало, и забрала ключ — мы договорились, что вечером Андрей подопрет дверь поленом, а завтра с утра я приеду и ее закрою».
Из показаний Александра Шелагурова:
«Когда закончилась служба, ко мне подошел Петька Пшенкин, местный сотник:
