— Что за лекарство?
— Душеутоляющее. Лауданум.
— Это наркотика́!
— Ну да, успокаивает нервы, снимает душевную боль.
— Наркотика́ хуже водки. Зависимость возникает крайне быстро, а избавиться от нее почти невозможно. Больные мать родную готовы продать за склянку.
— Так ведь доктор прописал.
— Прыжов?
— Нет, если помните, он сам тогда находился в больнице. Позвал какого-то местного.
— Гоните его в шею! И призовите Алексея.
— Хорошо, непременно. Выпьете со мной?
Иван Дмитриевич был не прочь, после напряжения последних дней хотелось расслабиться. Однако потакать чужой слабости не стал, иначе того и гляди князь сопьется:
— Не буду. И вам не советую. Садитесь-ка за работу. — Крутилин кивнул на стол, заваленный делами. — И на Выговского сильно не рассчитывайте. Ради сегодняшнего разоблачения он превозмог боль. Но когда увели Добыгина, упал в обморок. Прыжов говорит, Выговскому выхаживаться месяца два, не меньше.
— В какой он больнице? Завтра же навещу.
— В лечебнице ее сиятельства графини Волобуевой.
Глава 18, в которой Разруляев читает третью главу
Четверг, 10 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
Сергей Осипович лишь усмехнулся, получив очередной конверт. Чего, собственно, Гуравицкий добивается? Зачем шлет эти главы? Ксения сказала, что давно его забыла. Забыла и прокляла.
Но можно ли ей верить? Сергей Осипович считал, что да. Конечно, судьба Ксении сложилась несчастливо, но она несет свой крест с достоинством, как и положено раскаявшейся грешнице. А вдруг нет? Вдруг все-таки нет? И эти главы — часть их совместного с Гуравицким плана? Чего они добиваются? А вот чего! Чтобы Сергей Осипович сошел с ума от страха в ожидании того, что Гуравицкий однажды заявится к нему и проткнет шпагой, ведь он посмел нарушить данное ему слово.
Где Гуравицкий пропадал столько лет? Почему вдруг вернулся? Почему не боится, что Шелагуров выдаст его властям? Зачем ему Ксения? Зачем он ей?
Впрочем, последний вопрос — самый глупый. Старые дрожжи коварны, прежние чувства вспыхивают вновь мгновенно.
Неужели Ксения обманывает его, неужели она заодно с Гуравицким?
Сергей Осипович вскрыл конверт, открыл нужную страницу.
«Убийца из прошлого»
Хроники петербургской сыскной полиции за 2016 год
Фантастический роман
господина А. Гуравицкого
(начало в предыдущих номерах)
Глава третья
Утром в понедельник на прием к Кобылину явился известный всему Петербургу гешефтмахер Кренцель. Однако, несмотря на род занятий, ничего дурного про него Дмитрий Иванович не слышал — все утверждали, что хоть и жид, но на редкость порядочный.
— Что у вас случилось?
— Не у меня, Дмитрий Иванович, у вас. У вас случилась слава. Про вас взахлеб пишут газеты, а что имеете на карман? Пшик. Это не есть gut
[108]. Славой надо воспользоваться. Причем немедленно. Она так скоротечна. Вчера была, завтра испарилась.
— Прошу извинить, — отмахнулся Дмитрий Иванович, не хотелось ему иметь дел с жидом. — Занят.
— Знаете Пузанкова?
— Кто его не знает?
— И таки да, у него бицепсы, как ствол столетнего дуба. И что? Сколько он мог заработать, выступая в цирке? Тысячу в год, максимум две. А благодаря мне заработал сотню. И теперь Пузанкову не надо выжимать десятипудовые гири и гнуть пятаки. Да уже и не сможет, грыжа у него. Однако и без гирь купается в золоте. И вы будете купаться, Дмитрий Иванович, если доверитесь мне. Всякие циркачи, карлики и бородатые женщины публике давно приелись. А вот начальник сыскной… Это нечто свеженькое. Любой месье захочет стать таким же проницательным, как вы, и купит для этого eau de Cologne с вашим портретом…
— Eau de Cologne?
— А еще мыло, пахитоски, зубной порошок. Прибавьте сюда костюмы, штиблеты, галстуки…
— Костюм с моим портретом? — пришел в ужас Кобылин.
— Нет, конечно, нет, просто такой же, как у вас. Сие называется мода. И вы благодаря мне станете ее законодателем. Однако основной доход нам принесут ваши движущиеся фотографические карточки…
— Нам?
— Разве вам не нужны деньги?
Кобылин задумался. Как баснословно разбогател на движущихся фотографических карточках Пузанков, он знал. И тоже был не прочь. Но как отнесется к подобной саморекламе начальство?
А впрочем… плевать на начальство. Если заработает сто тысяч, купит себе хорошее имение и удалится со службы.
— Нужны, конечно.
— Так я и думал. Потому привел фотографа. Снимок в вашем кабинете мы запустим первым. А через пару дней, когда «Месье Жане и сыновья» пошьют костюмы, устроим съемку в Английском яхт-клубе. Вы там состоите?
Кобылин выпучил глаза:
— Нет, конечно. Ежегодный взнос больше тысячи.
— Я все устрою, не беспокойтесь.
Последующие дни Дмитрий Иванович был занят от зари до зари. И отнюдь не службой. Утром, вместо докладов агентов, ехал завтракать в недавно открывшуюся кондитерскую, желавшую стать популярной. Потом в окружении фотографов посещал модные лавки (список их накануне давал ему Кренцель), где под вспышки магния совершал «покупки» (опять же по списку). Затем следовали обед, поездка в какой-нибудь клуб или Манеж. Вечером Дмитрий Иванович отправлялся в театр. Причем не с супругой («она не комильфо», заявил Кренцель), а с «любовницей».
— Но у меня ее нет, — признался Дмитрий Иванович, когда сие обсуждали.
— Не волнуйтесь, подберем, — заверил его жид и достал из дорогого кожаного саквояжа, с которым не расставался, пачку фотографических карточек. — Испанки публике надоели, негритянки тоже. А вот эта… эта подойдет.
Щупленькая, словно подросток, «любовница» была закутана в несколько слоев шелковой ткани, лицо ее было зачем-то густо намазано белой краской. Захлопав раскосыми глазами, девица пролепетала:
— Асука Хиросэ.
Дмитрий Иванович отшатнулся:
— За что меня отругала?
— Да не отругала, ее так зовут.
— Китаеза?
— Япошка. Самый дикий на свете народ. Никого к себе не пускают, живут на своем острове как при царе Горохе. Зато какая экзотика. Один наряд чего стоит.
— А вдруг он размотается?
Кренцель аж целоваться полез:
