Нюша помотала головой. Глаза свекра ничего хорошего не сулили. Здесь около мужа, пусть и покойного, все-таки ей было безопаснее. Возмущенный отказом, Поликарп схватил невестку за руку и выволок из сеней, бросив по дороге младшему из сыновей:
— Мишка, за мной.
Во дворе Нюша попыталась вырваться. Разве она свинья, чтобы ее в хлев волочь? Поликарп, дабы утихомирить, двинул невестку по лицу, да так, что кровь из носа пошла.
— Ишь строптивица! И чего в тебе Петька нашел? Приданого кот наплакал…
Брак случился по любви. Петька приметил будущую жену в церкви, на службе. Познакомился, стал в гости хаживать и на родителя Нюши произвел хорошее впечатление. Пусть и от сохи, но дело держал серьезное. И развивалося оно словно на дрожжах. Потому союз их отец Нюши благословил. А что приданого немного дал, так Нюша пятая по счету, где на всех набраться?
— …задница что у козы, грудь и на ощупь не найдешь, — продолжал обличать недостатки невестки Поликарп.
Представления о женской красоте у сословий отличались. Дворяне (а следом и зажиточные горожане) ценили изящный стан с осиной талией и узкими плечами, тонкие черты лица, стройные ножки, маленькие белые ручки. Крестьянским идеалом была «кровь с молоком», здоровая сильная баба с широкими бедрами, способная без отдыху рожать детей (конечно, мальчиков, чем их больше, тем больше в семье работников), с большой высокой грудью, чтобы самой выкармливать, и крепкими полными ногами.
Мишка прыснул в кулачок. Поликарп цыкнул на него:
— Что скалишься, дармоед? Тащи ее в хлев.
Молодой человек толкнул жену покойного брата кулаком в живот:
— Пошла куды велено.
У Нюши перехватило дыхание, чтобы унять боль, она прислонилась к избе, отдышалась, осмотрелась: звать на помощь некого, на улице пустынно.
И зачем она сюда приехала?
Под улюлюканье прыщавого Михаила Нюша поплелась за свекром. В хлеву ее сразу обдало навозным смрадом. Коровы, завидев хозяев, замычали, требуя еды.
— Юшку с морды сотри, — велел Нюше Поликарп. — А то засохнет. Если в церковь так придешь, опозоришь.
— За что ударили?
— Спрашиваешь неправильно. Не за что, а для чего. Для острастки. Чтоб знала, кто теперь тебе хозяин. Я! Чаво глазенки вылупила? Думала, сама себе будешь госпожа? Как бы не так. Заруби на носу: Петьку я не отделял, потому все его добро мне принадлежит.
Крестьянские дети были в полной родительской власти. Пока сын не был отделен, то есть с разрешения отца не получил право самостоятельно вести хозяйство, ему даже паспорт в волости не выдавали. И по этапу возвращали, если осмеливался на побег. Даже высечь прилюдно могли, коли родитель требовал того от схода.
— Неправда, — вырвалось у Нюши. — Петр откупился от вас.
Однако получила по лицу еще раз.
— Не смей перечить. Как сказал, так и было. А жить станешь с Мишкой.
— Что?
— Моим извозьичим промыслом он таперича будет управлять. А когда траур твой кончится, замуж за него выйдешь. Поняла?
Нюша кивнула. Если спорить — могут и убить. С Поликарпа станется.
— Ты вот что расскажи. Откуда у Петьки столько денег? Кто такой добрый ему их дал?
— Я… я не знаю…
То было правдой. В дела мужа Нюша не лезла.
— Опять врешь, — вздохнул Поликарп и в очередной раз врезал.
Дверь в хлев приоткрылась.
— Папенька, — показалась голова одного из его сыновей, — маманя зовет.
— Постереги, — велел отец Михаилу, указав на невестку, — сейчас вернусь, допытать ее надо. Знает она, откуда гроши, сердцем чую.
Когда за отцом закрылась дверь, Михаил крепкими, привыкшими к косе и сохе руками схватил Нюшу, развернул и задрал юбку.
— Ты что? — закричала несчастная вдова.
— Слышала, что батяня велел? Женой будешь. Так зачем время тянуть?
— Траур… не надо, — стала умолять Нюша. — Не надо!
Но Мишка не слушал, развязал кушак, сбросил портки, поставил Нюшу на колени, опустился сам.
«Зачем? Зачем я сюда приехала?» — думала Нюша.
Взгляд ее упал на старую лошадиную подкову, лежащую на земляном полу. Нюша схватила ее и что было сил саданула ею насильника по голове. Мишка взвыл и упал на бок.
Вскочив, Нюша ринулась прочь. Пересекла двор, выбежала на сельскую улицу. Скорей, скорей в церковь, к священнику, он поможет.
— Анна! — окликнули ее.
Вдова обернулась — к двору Пшенкиных подъехали пошевни. А в них доктор! Доктор из Петербурга! Который вчера был полон участия. Именно доктор убедил толстого следователя выписать без промедления разрешение на похороны. Но как он здесь очутился?
— Что с вами? — спросил Лёшич, выпрыгнув навстречу к вдове.
Нюша колебалась, открыться или нет, лишь долю секунды. Потому что со двора донесся крик Мишки:
— Убью!
— Хотел изнасиловать, — прошептала вдова, указывая на родственничка.
Прыжов увидел парня без штанов, что с косой наперевес бежал за Нюшей.
— Убью! Убью!
— Лёшич, берегись, — крикнула доктору Сашенька.
Она попыталась вылезти из пошевен, но без посторонней помощи ей было тяжело.
Доктор спокойно, будто парни с косой нападали на него ежедневно, заслонил Нюшу спиной и, когда Мишка подбежал, ударил того со всей силы кулаком в бровь. Михаил упал.
Сашенька крикнула Ваське:
— Руку, руку дай!
— Нет уж, лежите где лежали, деру надо давать, — сказал возница, кнутом указав на избу.
Княгиня повернула голову. Братья Пшенкины уже прыгали с крыльца, а по лесенке спускался их отец.
— Лёшич! — закричала Сашенька.
Прыжов, заметив неприятельское подкрепление, схватил в охапку Нюшу, бросил ее в пошевни и следом прыгнул сам.
— Эй, залетная! — крикнул Васька.
И лошадка его понеслась.
Глава 9, в которой Пшенкины нападают на кабак
Воскресенье, 6 декабря 1870 года,
Новгородская губерния, Маловишерский уезд,
село Подоконниково
— Куда едем? — спросила Сашенька, оказавшись между Прыжовым и Нюшей.
— Не знаю, — признался Лёшич.
— К священнику! — всхлипнула Нюша. — Кто поможет, если не он?
На радость княгине, поездка долгой не была. Вскоре пошевни лихо затормозили у избы, украшенной еловой веткой
[55].
