Вкус виски возродил безобразные воспоминания и не облегчил боль, а лишь усилил ее. Нина глотнула еще раз Ей понадобятся все ее силы на следующие несколько недель. На всю оставшуюся жизнь.
На эту ночь. Надо сосредоточиться на том, чтобы пережить одну эту ночь.
Как она сможет заснуть здесь, в этом большом доме, зная, что пустая спальня Евы совсем рядом?
Можно было бы переехать в отель… но это не правильно. Она должна остаться, она должна как-то пережить эту первую ночь. Потом она подумает о следующей. И о следующей.
Действие снотворного кончилось после полуночи. Кончилось резко, не оставив между сном и бодрствованием ни одной секунды, в которую Джулия могла бы убедить себя, что все это было кошмарным сном.
Очнувшись, она сразу же вспомнила, где находится и что случилось.
Она – в кровати Пола. А Ева мертва.
Джулия повернулась, чтобы поскорее почувствовать Пола, прижаться к теплу и жизни, но наткнулась на пустоту.
Хотя тело казалось невесомым, а голова пустой, она с трудом выползла из постели.
Теперь она вспомнила, как заставила Пола заехать к Сесиль за Брэндоном. Она бы не вынесла, если бы Брэндон услышал новости не от нее, но смогла сказать только, что произошел несчастный случай – какая жалкая замена для слова «убийство»! – и что Ева мертва.
Брэндон поплакал немного – естественная реакция на смерть женщины, которая была к нему добра. Как и когда она сможет признаться ему, что эта женщина была его бабушкой?
Она сделает это позже. Сейчас Брэндон спит… Пол не спал. Он стоял на широком балконе, сунув руки в карманы джинсов, и пристально смотрел на черные волны, набегающие на черный песок. Ее сердце чуть не разорвалось.
Джулия видела его силуэт в лунном свете. Она не видела его лица, его глаз, ей не нужно было слышать его голос – она чувствовала его горе.
Она замерла, не зная, как ему помочь, что сказать.
Как только Джулия подошла к балконным дверям, ветер донес до Пола ее аромат. И ее горе.
Весь вечер он автоматически делал необходимое. Звонил сам, просеивал поступающие звонки. Ел суп, который разогрела Джулия, заставлял ее принять снотворное. У него не осталось сил даже на сон.
– Когда мне было пятнадцать… почти перед самым шестнадцатилетием, – начал он, не оборачиваясь, – Ева научила меня водить машину. Я был у нее в гостях, и в один прекрасный день она просто ткнула пальцем в свою машину В чертов «Мерседес». И сказала: «Залезай, парень. Какая разница? Сначала научишься водить с правой стороны».
Пол вытащил из кармана сигару. Вспыхнувшая спичка на секунду высветила его страдальческое лицо, затем оно снова погрузилось во тьму.
– У меня ноги тряслись от ужаса и восторга. Целый час я мотался по Беверли-Хиллз, натыкаясь на бордюры. Мотор глох, автомобиль дергался, а Ева только хохотала.
Дым обжег горло, и Пол отшвырнул сигару через перила.
– Господи, я любил ее.
– Я знаю.
Джулия подошла к нему, обняла, и в молчании, держась друг за друга, они думали о Еве.
Глава 27
Мир скорбел. Ева была бы в восторге.
Она блистала на обложке и в шестистраничном развороте «Пипл». «Нэшнл инкуайер» уверял, что ее дух витает в павильонах ее первой киностудии. Телепрограмма «Ночной контур» посвятила ей целый выпуск. Почти на всех каналах, включая кабельные, ее фильмы разрушили сетку телепередач. Предприимчивые уличные торговцы распродавали футболки, кружки и плакаты с ее портретами быстрее, чем их успевали подвозить.
За день до «Оскара» Голливуд погрузился в траур. Как бы она хохотала!
Пол старался заглушить свое горе, представляя ее реакцию на все эти почести – ее торжествующую улыбку, ее сияющее лицо…
Джулия держалась. Она делала все, что было необходимо, однако он видел отчаяние в ее глазах, которое ничем не мог облегчить. Она провела в полицейском участке много часов, вспоминая каждую деталь. Безупречное самообладание изменило ей только однажды – когда Фрэнк в первый раз включил магнитофон. Услышав низкий хрипловатый голос Евы, Джулия вскочила, извинилась и бросилась в дамскую комнату.
Вернувшись, она заставила себя прослушать все пленки, сравнивая их со своими записями, уточняя даты и обстоятельства интервью, настроение интервьюируемых и свои впечатления. Она собственноручно пометила копии записей, оставленные в полиции.
Все три страшных дня, пока Пол занимался похоронами, Джулия и Брэндон жили в его доме в Малибу.
Через своих адвокатов Ева оставила Полу очень ясные инструкции. Она завещала похоронить себя пышно. А когда она желала простоты? Год назад Ева сама купила место на кладбище – первоклассную недвижимость, как она назвала его. Она сама выбрала себе гроб. Темно-синий полированный гроб, задрапированный изнутри белоснежным шелком. Она даже составила список гостей и распределила их места в церкви, будто спланировала последний прием.
Она выбрала музыку и музыкантов. И платье – вечернее платье изумрудного цвета, в котором никогда не появлялась на публике. Этому платью предстоял величественный дебют.
Конечно, прическу должен был сделать Армандо.
В день похорон зрители – поклонники Евы – заполонили тротуары прилегающих к церкви улиц, толпились у входа в церковь. Некоторые плакали, другие щелкали фотоаппаратами, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть скорбящих знаменитостей. Жужжали видеокамеры, меняли владельцев бумажники, иногда кто-то падал в обморок. Ева оценила бы. Премьере не хватало лишь прожекторов.
Черные лимузины величественно извергали из своих недр блистательных пассажиров: богатых, прославленных, обаятельных, скорбящих. Лучшие модельеры были представлены в уместном случаю черном.
Толпа охнула и зашепталась, когда, тяжело опираясь на крепкую руку мужа, появилась Глория Дюбари в туалете от Сен-Лорана, увенчанном элегантной шляпой с густой вуалью.
Снова шепот и сдавленные смешки, когда Энтони Кинкейд выволок из лимузина свою омерзительную тушу.
Треверс и Нина проследовали сквозь строй под защитой своей неизвестности.
Питер Джексон не поднял склоненной головы, игнорируя оклики поклонников. Он думал о женщине, с которой провел несколько знойных ночей, и о том, как прекрасно она выглядела дождливым утром.
Толпа зааплодировала и разразилась приветственными криками, когда появился Рори Уинтроп. Не зная, как реагировать, он помог выйти из лимузина жене, затем повернулся к приближающемуся Кеннету Стокли.
– Господи, просто цирк, – прошептала Линда, пытаясь решить, какой стороной повернуться к вездесущим камерам.
– Да. – Мрачно улыбаясь, Кеннет обвел взглядом толпу, напирающую на полицейские заграждения. – А Ева все еще инспектор манежа.
