– Да, это Сладкие Воды. Первый дом Лонгстритов был на его берегу. Там еще можно увидеть то, что осталось от фундамента.
Они подошли поближе, и Кэролайн поразил открывшийся вид на бескрайние поля.
– Интересно, что они чувствовали, постоянно созерцая акры и акры своей собственной земли?
– Не знаю. Очевидно, просто чувствовали, что она есть. Ответ, однако, ее не удовлетворил, и Кэролайн оглядела широкие и плоские хлопковые поля. Она была дитя города, где даже богатым принадлежали считанные метры земельной собственности, и люди теснили своих ближних в поисках жизненного пространства.
– Но иметь это все…
– Это только кажется, что человек имеет землю. На самом деле земля обладает им, – сказал Такер и удивился собственным словам. – От нее нельзя отвернуться, особенно если она передана тебе по наследству. И нельзя допустить, чтобы она простаивала зря, когда вспомнишь, что Лонгстриты владеют этой землей почти два столетия.
– А ты что, хочешь этого? Отвернуться?
– Да, мне, может быть, и хотелось бы пожить в других местах. – Такер передернул плечами, словно его томила тяга к перемене мест. Кэролайн была знакома эта тяга, но в нем она ей показалась неожиданной. – Хотя путешествия – дело очень сложное. Это требует слишком много усилий. Но иногда так хочется все бросить…
– Не надо, Такер! – в ее голосе прозвучало раздражение, заставившее его улыбаться.
– Но я еще ничего не делаю… – Он легонько коснулся ее руки. – Но я об этом подумываю. Кэролайн отодвинулась.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты вообще странный человек, Такер. То кажется, будто ты действительно серьезно относишься ко всему, то – будто только и думаешь, как бы поскорее отделаться от всяких забот.
– Но я никогда не считал необходимым избирать самый трудный путь.
– А какой же образ жизни ты предпочитаешь?
– Я фаталист: принимаю все, что выпадает мне на долю, – в отличие от тебя. Ты, насколько я заметил, постоянно строишь планы и пытаешься влиять на ход вещей. Однако это не значит, что кто-то из нас ошибается.
– Но если заранее предвидеть неприятности, можно постараться их избежать.
– Можно, конечно, постараться, – согласился он, – но ведь… «Божество намерения наши довершает, хотя бы ум наметил и не так…»
[5]
– Он глубоко затянулся. – Это «Гамлет».
Кэролайн в недоумении уставилась на него. Меньше всего она ожидала, что именно Такер станет цитировать Шекспира.
– Вот, к примеру, эта плантация. – Он по-дружески положил руку ей на плечо. – Вы посеяли хлопок и ждете урожая. Тут, конечно, можно до чертиков себя довести от беспокойства, но это все равно ничему не поможет. Разумеется, я могу ночами не спать и волноваться: а вдруг будет засуха, или, наоборот, польют доасди, или шоферы грузовиков забастуют. А могу, напротив, ни о чем не тревожиться и сладко спать ночью. Результат будет один и тот же.
Рассмеявшись, Кэролайн покачала головой.
– А ведь в этом есть свой резон… Но нет, в твоей логике наверняка должен быть какой-то изъян.
– Дай мне знать, когда поймешь, в чем он заключается. Позволь привести тебе еще один пример: вот ты не разрешаешь мне себя поцеловать, так как боишься, что тебе это слишком понравится.
Ее брови удивленно взлетели вверх.
– Нет, ты просто невероятно эгоцентричен! Почему не предположить, что мне просто не нужны твои поцелуи?
– Ты заранее определяешь результат, еще ничего не предприняв, – усмехнулся Такер, обнимая ее за талию. – В этом причина всех твоих проблем.
– Неужели? – сухо спросила она.
– Уж ты поверь мне, Кэролайн, я досконально изучил этот вопрос. Это все равно что стоять на берегу и бояться нырнуть, потому что вода слишком холодная. И лучше, если найдется кто-нибудь рядом, кто толкнет тебя прямо в воду.
– И именно этим ты сейчас и занимаешься? Такер усмехнулся.
– Я мог бы этим заняться – и ты сразу перестала бы думать о всяких там «а что, если?». Но, откровенно говоря… – Он наклонил голову; когда его теплое дыхание коснулось ее губ, Кэролайн почувствовала, как внутри у нее что-то сжалось. – Дело в том, что я не хочу об этом думать всерьез. Иначе лишусь сна, а мне необходимо спать по ночам.
Он поцеловал Кэролайн в подбородок; губы у него были жесткие и в то же время легкие, словно крылья мотылька. «Он просто опытный соблазнитель», – сказала она себе, сразу вспомнив все, что думала о подобных мужчинах. И все-таки сердце у нее учащенно забилось.
– Ты меня тоже можешь поцеловать, если хочешь, – прошептал Такер, близко склонившись к ее губам. – Ну, а если не хочешь, то я сам доставлю себе это удовольствие.
Его губы лениво скользнули по ее вискам, векам, щекам. Он был слишком нежен по природе, чтобы нетерпеливо атаковать и брать. Вместо этого он сосредоточил все свои усилия на том, чтобы постепенно снять ее настороженность и напряжение. И вот уже тело Кэролайн расслабилось, дыхание участилось, она прижалась к нему, и тогда он тихо, осторожно приник к ее губам.
Она уступила ему медленно, неохотно, и это было вдвойне приятно. Такер вдыхал ее аромат, смешанный с запахами воды и цветов, постепенно усиливая давление, и наконец ее губы разжались, а руки легли ему на плечи. Последней связной мыслью Такера была та, что, пожалуй, вода не такая уж холодная, но гораздо, гораздо глубже, чем он ожидал.
А Кэролайн совсем ни о чем не могла думать. Голова кружилась, и она крепче схватилась за Такера, чтобы не упасть. Но как бы отчаянно она к нему ни льнула, мир продолжал вращаться вокруг. Беспомощно, коротко застонав, она вся отдалась поцелую, забыв об осторожности, забыв вообще обо всем на свете.
Такер внезапно почувствовал, что этот поцелуй причиняет ему боль, а такого не должно было быть. И голова у него тоже не должна кружиться. И почему он вдруг задрожал, когда она со стоном произнесла его имя?
Такер прекрасно знал, что значит желать женщину. Это было естественное и приятное условие его мужского бытия. Но прежде желание никогда не жгло и не мучило, от него не хотелось рухнуть на колени и умолять, умолять…
Ему показалось, что он балансирует где-то на самом краю бездны, и инстинкт самосохранения заставил его отшатнуться. Он положил руки на плечи Кэролайн и отодвинул ее от себя, пытаясь успокоить дыхание.
Кэролайн не сразу обрела способность мыслить. Что происходит? Очевидно, она просто слишком давно не ощущала мужских объятий, не ощущала непритворного вкуса желания на мужских губах. Так что у нее достаточно оснований, чтобы простить себе это минутное умопомрачение…
Слава богу, она вовремя вернулась к реальности. Кровь больше не стучала в висках. Она слышала стрекот насекомых, кваканье лягушек, трехтактный посвист малиновки. Тени сгущались, наступил волшебный момент между светом и сумерками. День уступал, отступал, убывал, как волна, унося с собой дневную жару.
