— Косой, — еле выдавил он из себя и понуро опустил голову.
У него был такой виноватый вид, что я невольно провела рукой по его милым кудряшкам и заглянула в глаза.
— Возможно, его Змей прижал, пригрозил, ты ж знаешь, какой он… — начала неуверенно, пытаясь найти оправдание подлому поступку нашего товарища.
— Нет Лис, хотел бы я в это верить, но этот парень не из пугливых и потому здесь только одно объяснение — Косой нас продал. Как же хочется достать его и размазать по стенке, — Шкет в сердцах стукнул о косяк кулаком.
— Успокойся, — я погладила мальчишку по спине. — Не горячись, сначала нужно разобраться.
Он улыбнулся печально:
— Ты не волнуйся, я разберусь.
Янг сказал это таким тоном, что у меня мурашки побежали по коже. В этот момент он казался таким взрослым, намного старше меня. Я вдруг почувствовала, что совсем не знаю жизни. И еще поняла, что никакие оправдания не помогут Косому, у босоногой команды одна правда — только черное или белое, и нет оттенков, а посему если ты виновен, то нет тебе помилования.
«Кажется, мне тоже пора браться за ум, а то так недалеко и до тюрьмы… Все! Решила целый месяц никаких дел, никаких планов, занимаюсь только целительством».
Ещё какое-то время мы поболтали, и я засобиралась домой. Мальчишка вызвался меня проводить, но сначала достал где-то из закромов огромный цыганский платок, и я как могла, завязала голову, лишь бы скрыть цвет волос.
Мы уже пересекли рыночную площадь, ещё пара шагов — и скроемся в переулке, а там рукой подать до дома. Внезапно мой взгляд натыкается на непривычную картинку и сердце замирает.
— Кто это? — показываю Шкету рукой на маленького ребёнка, грязного и оборванного, сидящего у стены на старых тряпках, голос мой дрожит от охватившего вдруг волнения.
— Дитя, — пожимает плечами паренёк.
— Откуда он здесь? — мне почему-то становится трудно дышать.
— Она, — поправляет меня мальчишка. — Как и все мы тут — кто-то подкинул.
Этих слов было достаточно, чтобы меня неведомой силой потянуло в направлении ребёнка.
Подошла, взяла малышку на руки. Она продолжала невозмутимо сосать грязный сухарик, непонимающе на меня поглядывая.
Сердце сжалось от боли. Неожиданно для себя прижала её к груди, тепло маленького тельца всё во мне перевернуло, и из глаз сами собой покатились слёзы.
— Лис, ты чего? — Шкет стоял рядом в недоумении на меня уставившись.
— Не знаю, — ответила ему и быстро засеменила домой, ещё сильнее прижимая к себе девочку.
— Лис, ты с ума сошла! — догнал меня малец.
Правильно поняв мои намерения, попытался меня остановить, но я была настроена решительно.
— Верни её назад! Ты не можешь спасти всех! — прокричал он в отчаянии.
— Я и не собираюсь всех. — ответила совершенно серьёзно. — Ты посмотри, какая она маленькая, ей, наверное, нет и года. Она же погибнет на улице!
— Может и погибнет, а. может, и выживет. — зло заявил Шкет. — Но это не твоя забота, мы её подкармливаем.
— Чем? — я обернулась и возмущённо на него взглянула. — Сухарями?! Это не еда для такой малышки. А к тому же вы и сами— то недоедаете.
— Марион! Ты сама ещё ребёнок, — неожиданно тепло добавил мальчишка.
— Ну, это спорный вопрос, — остановилась, наконец, я и задала волнующий меня вопрос:
— Сколько она уже на площади?
— Пару недель, может больше.
— И всё это время сидит на холодной земле? — мои глаза стали огромными от страха.
— Нет мы соломы натаскали, одеялом укрываем на ночь.
Он ещё хотел что-то добавить, но я уже не слушала. Чуть ли не бежала домой, подгоняемая тревогой за здоровье малышки.
— Ладно, потом поговорим, — отстал от меня Шкет, кинув мне вдогонку: — Будь осторожна!
Дома меня встретила Кетти, и, увидев мою ношу, в отчаянии всплеснула руками.
— Что же это вы, леди?! — не нашлась что сказать.
— Кет, нагрей воды и сходи к молочнице, нам нужно будет молоко, — отдала я распоряжения, на неё не глядя и не выпуская из рук ребёнка.
— Что же это делается? — не сдвинулась с места экономка. — В детстве бездомных котят и щенков домой приносили, а теперь вот…
Она прикрыла рот ладошкой, не договорив.
— Кетти, — прикрикнула грозно. — Я тебе, что велела сделать?!
Экономка с осуждением печально покачала головой, но отправилась-таки на кухню.
Вдвоём с Кет мы выкупали девочку. Она нисколько не сопротивлялась, а ведь у неё на бёдрах я обнаружила язвочки и опрелости. И не мудрено, она же целыми днями сидела в холоде и сырости. От соприкосновения с водой, ей, наверное, было очень больно, но малышка даже не всплакнула, а так и продолжала грызть сухарик, не обращая внимания на то, что с ней происходит. Привыкла к боли бедняжка. Я добавила в воду специальных лечебных травок, чтобы ранки заживляли, а после купания смазала целительной мазью. Сухарик забрать мы так же не смогли, потому купали вместе с ним. Он размяк в воде, и пока она не начала плакать, я быстро сменила надоевший сухарь на кусочек хлеба.
Выкупанную малышку завернула в полотенце и отнесла к себе в комнату. Там вытерла насухо и укутала пледом. Чистенькой она оказалась такой прехорошенькой! Круглое личико, с милыми ямочками на щёчках. Светлые кудряшки и ярко голубые глазки делали её сущим ангелочком.
— Какая же ты хорошенькая, — сказала девчушке. — Бедняжка, сколько же ты не ела нормальной еды.
Она продолжала мусолить теперь уже хлеб во рту. Кетти принесла молока и даже сварила каши. Попытались накормить малышку кашей, но она её выталкивала язычком из ротика с удивительной ловкостью, при этом так смешно морща носик, что я не удержалась и рассмеялась.
Молоко пошло немного лучше, но даже накормленная хлеба она из рук не выпускала, так и уснула с кулачком во рту и сидя. Должно быть, она за эти недели так привыкла спать сидя, что теперь только я её укладывала, девчушка открывала глазки. Но сон таки сморил упрямицу.
Уложив её на своей кровати, спустилась вниз. После всех этих процедур я и сама была вымотана и уже ни на что не способна. Быстро перекусив, вернулась к своей подопечной и легла рядом.
Кетти пришла и присела на краешек кровати, погладила малышку по головке.
— Мари, ты понимаешь, что это не игрушка, это огромная ответственность. — начала она ласково.
— Знаю, Кет, но ты ведь мне поможешь? — спросила экономку с надеждой и мольбой в голосе.
Не отдам девочку в сиротский приют. Знаю, как там дети живут. Они конечно же, в тепле и не голодные, и крыша есть над головой, но трудятся с утра до вечера наравне со взрослыми. Святые девы монастыря, при котором приют, считают, что только труд сделает из них достойных граждан. Возможно, я не спорю. Но монашки лишают их детства — той беззаботной поры, когда можно носиться по улицам ни о чем не думая, и просто радоваться солнышку. Я хочу, чтобы у этой малышки было детство, самое настоящее, как у меня..
