– Ты должен поступать так, как считаешь правильным, – сказала она вслух.
– А я не знаю, как правильно. Я знаю только как не правильно.
Они зашли в тот же самый парк. Эндрю увидел знакомую скамейку, они сели, а бутылку он поставил рядом, на землю.
– Я не могу тебе ничего советовать, Эндрю. Но ты должен раз и навсегда решить для себя эту проблему. Иначе она будет мучить тебя всю жизнь.
– Знаю.
– Она пробудет здесь всего несколько дней. Если ты сможешь наладить с ней нормальные отношения, тебе от этого будет только лучше. Я, например, с Бастером помириться так и не смогла. Но он был настоящий сукин сын. У тебя – другое дело.
Она улыбнулась, чтобы смягчить горечь своих слов, но Эндрю смотрел на нее серьезно, не отрываясь.
– Ах, Эндрю. – Она вздохнула и отвернулась. – Конечно, о Бастере жалеть нечего, но я все равно себя виню. Он сделал мне много зла, поэтому в конце концов я захотела, чтобы ему тоже было плохо. Но у меня ничего не вышло – ему на меня было в высшей степени наплевать.
– А почему же ты прожила с ним так долго? Она пожала плечами, словно недоумевала сама.
– Наверное, потому, что я дала клятву. Когда произносишь слова брачного обета в церкви, одетая в красивое белое платье, это совсем не то, что сбегать пожениться в мэрию.
– Понятно. – Он сжал ее руку– Отлично тебя понимаю. Можешь мне верить или не верить, но я тоже относился к этому серьезно. Я делал все, что мог. А когда у меня ничего не вышло, я осознал, что я такой же, как мой отец и дед.
– Ты не такой, как они. Ты сам по себе.
– Тоже не самая веселая мысль…
Они наклонились друг к другу и поцеловались – потому что обоим этого хотелось. «Спаси меня. Господи», – успела подумать Энни.
Она чувствовала, что Эндрю истосковался по любви, но прикосновения его губ были нежными и робкими. У мужчин это такая редкость. Его руки гладили ее лицо, а она провела пальцем по колючей щетине на его подбородке.
Внутри у нее распалялся огонь, от которого делалось страшно. Неизвестно, куда это их заведет.
– Нет, ты совсем не такой, как они, – тихо повторила она.
Энни отвернула лицо в сторону, не хотела, чтобы он целовал ее в губы. Боялась, что растает.
– Да, сегодня я чувствую себя по-другому. – Он поднял бутылку и протянул ей. – На, держи. Пригодится в баре.
И ему сразу стало легче. Должно быть, именно такое чувство бывает у человека, когда он жмет на тормоза на самом краю пропасти.
– Мне нужно посидеть на одном совещании. Потом поеду домой. – Эндрю тяжело вздохнул. – Ты подумала насчет завтрашнего вечера? Мне очень хочется, чтобы ты пришла.
– Эндрю, я буду плохо себя чувствовать среди всех этих интеллектуалов.
– Зато я буду хорошо себя чувствовать, если ты придешь. Мне всегда хорошо рядом с тобой.
– В субботу вечером столько работы… А про себя она подумала: трусиха.
– Ладно, Эндрю, я подумаю. А сейчас мне пора.
– Я тебя провожу. – Он встал, взял ее за руку. – Пожалуйста, приходи завтра, прошу тебя, Энни.
– Я подумаю, – повторила она, твердо решив, что не придет. Не хватало ей еще состязаться с Элайзой на вражеской территории.
Глава 27
– Ты не можешь сидеть здесь все время! Миранда оторвалась от стола, заваленного бумагами, посмотрела на Райана, который остановился в дверях.
– У меня такое ощущение, что я здесь живу.
– Почему ты должна делать все сама? Она повертела карандаш в руках:
– А что, тебе не нравится, как я работаю?
– Я этого не говорил. – Он подошел, оперся о стол ладонями. – Ты не должна ей ничего доказывать.
– Моя мать здесь ни при чем! – вспыхнула Миранда. – Просто я хочу быть уверена, что завтра у нас все получится. Остались кое-какие детали.
Он вырвал у нее из рук карандаш и разломил его пополам.
Миранда была изумлена такой реакцией.
– Ты ведешь себя как ребенок.
– Следовало бы не карандаш сломать, а твою упрямую шею.
Ее лицо стало таким холодным, словно Миранда задвинула невидимый ледяной занавес.
– И не смей так на меня смотреть! – взорвался Райан. – Сидишь тут, возишься со своими бумажками, как будто это самое главное в жизни. Но я не бумажка, я живой человек, и я хочу знать, что, черт подери, с тобой происходит!
– Не смей на меня орать.
Он развернулся и направился к двери. Миранда была уверена, что он уйдет и больше не вернется. Она опять останется одна, как раньше, как всегда. Но Райан запер дверь изнутри, повернул ключ и обернулся к ней. Миранда тоже поднялась на ноги.
– Я не понимаю, почему ты так рассердился.
– Неужели? Я-то видел, какое у тебя было выражение лица, когда ты узнала, откуда отправлено электронное сообщение. Не такая уж ты непроницаемая. Твое лицо не маска.
Ему было тяжело. Ее комплексы и выкрутасы обходились ему слишком дорого. «Не нужно мне все это, – зло думал Райан. – Почему я должен все время преодолевать сопротивление, прорываться через завесу, тормошить ее, уговаривать. К черту все это!»
– По-моему, я не из тех, кто велит казнить вестника, принесшего плохую весть, – начала Миранда, но он перебил ее:
– Не надо разговаривать со мной таким высокопарным тоном. На меня это не действует. Я видел, какое у тебя было лицо, когда появилась Элизабет. Ты вся так и замерла. Похолодела. Миранда была задета за живое.
– А ты чего хотел? Ты только что сказал мне, что моя мать, возможно, обманывала меня, предавала, запугивала! Что она ворует произведения искусства и убила как минимум двух человек! И после этого, по-твоему, я должна сохранять безмятежность?!
– Я бы предпочел, чтобы ты взяла ее за шиворот и вытрясла из нее объяснение.
– Может, в твоей семье так и делают. Но мы, Джонсы, более сдержанны.
– Да, вы предпочитаете убивать вежливо, без ругани. Но я скажу тебе, Миранда, что страсть куда человечнее и чище, чем такая вежливость.
– Чего ты от меня хочешь? Черт бы тебя побрал, Райан Болдари! Я должна на нее орать, ругать ее последними словами? – Миранда яростным жестом смахнула со стола аккуратно разложенные листки и отточенные карандаши. – Потребовать, чтобы она рассказала мне всю правду? Если она ненавидит меня до такой степени, что делала все это, то ей не составит труда соврать мне в глаза.
Она отпихнула стул так, что тот отлетел к стене.
– Она никогда меня не любила. Никогда не целовала, никогда не ласкала. И отец тоже. Ни меня, ни Эндрю, ни друг друга. Ни разу в жизни никто из родителей не сказал мне, что любит меня. Даже не пытался обмануть – я бы хоть могла тешиться иллюзией. Ты не представляешь, каково это для ребенка – жаждать любви и не получать ее.
