— Два!
Соберись, Рокот. Готовься: будет больно…
— Три!
И время замедлилось.
Лезвие скользнуло вдоль запястий. Веревка ослабла.
Волошин толкнул коленом в спину, отпрыгнул.
Я выровнялся, делая вид, что заваливаюсь, и шагнул навстречу Юлии.
Вильнул вбок.
Вскинул руку, принимая удар, нацеленный в горло, — бок и предплечье обожгло острой болью. И хрен с ними! Раны заживут… если выживу.
Перехватил запястья Юлии. Сжал, чтобы ее пальцы выпустили ножи. Боднул в лоб…
…и, не давая упасть, подхватил нож и пырнул в сердце. В последний момент рука дрогнула, подвела, и лезвие вошло чуть ниже.
«Ножевой бой стремителен…»
Оскалившись, выцелил босса, увидел его рожу, искаженную гневом и криком:
— Мочите его!
Примерившись, я метнул в него нож, но тот то ли отскочил, то ли я промазал. Фигня, и так достану.
Я рванул вперед, чтобы кончить гада и сдохнуть самому. Оттолкнул Юлию, завалившуюся набок, в два прыжка настиг Папашу, от которого шарахнулись трусливые подчиненные.
Приблизившись к нему, я зарычал зверем — мной овладела жажда крови. В голове стучало: «Сжать зубы на горячей аорте и рвать, рвать, рвать…»
Сделав ложный замах, я крикнул заклинание, уже столько раз приносившее удачу:
— Нахум! — И пырнул врага под ребро…
Попытался пырнуть — острие словно угодило в бетонную стену, узкое лезвие поехало, заскрежетало, обломилось.
Перед глазами потемнело, боль пронзила каждую клетку, из ушей хлынула кровь — наверное, так себя чувствует муха, угодившая между медных тарелок в тот момент, когда музыкант извлекает из них звук. Что за…
Мыслей не осталось. Остался всепоглощающий, выворачивающий наизнанку вибрирующий в костях звон.
Доносились искаженные, будто растянутые голоса, но я не понимал смысла фраз.
— На лоскуты… порежу… — Папаша. И он же: — Помогите Юле, все сюда! Врачиху…
— Нет, ёпта! Нет! Юле… — Волошин. — Мы сами…
— …кончим. — Он же, только уже с другой стороны.
Замычав, я попытался встать и получил удар в бок — ровно туда, куда меня пырнула Юлия.
— Амир, нет! — Снова Волошин. — Пусть встает… не зачтется.
— Вставай, сука контуженная! — гаркнули отчетливей.
Я попытался подняться на локтях и упал лицом в асфальт. Зрение прояснилось, и передо мной проступили две пары ног в берцах. Тело не слушалось, и запрокинуть голову я не мог.
Подошел еще кто-то, меня поставили, но ноги разъехались, и я едва не упал.
— Б…! Он полудохлый! Не зачтется без вызова… Держите его!
Передо мной проступила заросшая морда Амира.
— Еще немного, и очухается, — сказал Волошин. — Контузия от «Отражающего щита» три минуты действует.
— Эй, а чё Амир, а не я? — возмутился кто-то, и в поле зрения попал Игнат.
— У Папаши спроси, — отмахнулся Волошин.
Разум начал возвращаться, пришло понимание: у Папаши есть какой-то «Отражающий щит», который, видимо, возвращает урон. Я атаковал — меня контузило. Теперь претенденты делят награду, решая, кому меня убивать, а Папаша и остальные спасают Юлию. А как можно спасти с гарантией? Правильно, поймать зомби и дать ей его добить. Накопит на уровень, тогда и «выздоровеет вся».
Потому нельзя показывать, что мне лучше, пусть так и держат под руки, а я пока придумаю, у кого вырвать оружие и кого ударить первым.
Окончательно оправившись от контузии, я понял, что все равно чертовски слаб и голова кружится от кровопотери. Хорошо хоть зрение прояснилось.
— Да чё ждать? — буркнул Амир. — Он щас совсем подохнет! А не зачтется — не судьба.
Меня перестали держать — я изобразил новорожденного теленка, у которого разъезжаются ноги.
— Эй, ты хоть цепь дай ему… Типа вооружен.
Амир наклонился…
Я понял, что лучшего шанса не будет.
Вскинул руку, рубанул его локтем в основание черепа, второй вцепился в запястье, надеясь, что хватит сил обезоружить кавказца. Рывком развернул его к Волошину, чтобы тот не ударил меня в спину.
Но крепкий Амир не вырубился. Кулаком ударил в бок, ткнул пальцами в рану. Во рту проявился привкус крови. А потом рвущая боль распорола пространство от края и до края. Мир захлестнула темнота, я не ощущал тела, только боль, но гулкие голоса еще слышал.
— Брюхо вспорол, — прокомментировал Волошин действия Амира. — Ага, сильное «Кровотечение» повесил, нормально.
— Пусть дохнет, как баран, — хохотнул тот. — Кишками наружу.
— Хитрожопый ты… Думаю, зачтется. Ладно, валим, давай к Папаше. А то темнеет. Если Юлька сдохнет, он сам нам устроит «кишками наружу».
Глава 39. Принесу им свет
«Кровотечение III», которое на меня повесил Амир, длилось час, снимая по три процента «активности» в минуту. Когда Волошин и его люди ушли помогать Папаше спасать Юлию, остальных загнали в здание — мол, ночь, кадавры активизируются, опасно.
Пошевелиться я не мог. Организм бросил все ресурсы на выживание, сжигая лишнее и отключив мышцы. Полный паралич, даже глаз не открыть.
Краем уха я слышал стрекотание цикад, шелест листьев и шум прибоя моря Сулу. Странно, но даже с закрытыми глазами я продолжал видеть интерфейс, словно он не отображался на сетчатке глаз, а напрямую передавал картинку в мозг.
Он уведомлял меня об уроне, получаемом от «Кровотечения III», и каждый тик срезал едва накопленные регенерацией проценты «активности», возвращая на грань между жизнью и смертью.
Умирать было нестрашно. Если существует душа, значит, есть и жизнь после смерти. Ну или послежизнь, зачем-то ведь нужны наши души жнецам?
Умирать было обидно. Некстати! Маша в руках подлого Тетыщи, неизвестна судьба сына и Светы… Ну вот как умирать? Как справятся без меня Макс, Сергеич и Элеонора? Почему дохну я, а не Еремей?
