Они ведь должны были узнать друг друга, не так ли? Неторопливость, общая боль делали убийство более интимным. И гораздо более реальным.
Размышляя об этом, Фрэнсис только сейчас осознал, что работа Перри была бескровной, клинической, отстраненной. Невозможно получить истинное наслаждение при почти полном отсутствии страсти. Перри отклонился один-единственный раз, позволил себе настоящее, кровавое насилие и не смог с ним справиться.
Теперь Перри живет в клетке.
Вот почему постепенная творческая эскалация насилия дает ощущение превосходства. Теперь главный он, а не Перри.
«Пора, пожалуй, давно пора порвать с ним все контакты». Перри ничему уже не может его научить, да и нет больше желания учиться.
Опомнившись, Фрэнсис встал, подобрал скомканный листок, тщательно разгладил его и убрал в папку с бумагами.
Он уже начал писать книгу о своей жизни, о своем прозрении, о своей эволюции. Он смирился с мыслью о том, что эта книга будет опубликована после его смерти. Он смирился с неизбежным концом, и это смирение делало каждый момент его жизни еще более значимым.
Не тюрьма. Ни в коем случае не тюрьма. Почти всю свою жизнь он провел в тюрьме, которую сам себе создал. С этим покончено. В конце, в неизбежном конце его ждет слава.
А пока он будет просто тенью, выскользающей на свет и снова исчезающей в сумраке, безымянной, неизвестной тенью. Или известной, но только тем, кого он выберет сам, тем, кто переступит грань между жизнью и смертью с отражением его лица в своих глазах.
Он уже выбрал следующую жертву.
Еще одно изменение. Следующий этап его эволюции. И пока он изучал ее, выслеживал ее, как волк зайца, он все время представлял, как это случится между ними.
Поразительная ирония судьбы лишь усилит возбуждение. Он знал это. А вскоре придет очередь и Фионы.
Фрэнсис развернул газету, погладил лицо Фионы. Он выполнит обязательство перед Перри, он заплатит свой долг сполна.
Фиона будет последней с красным шарфом. Он чувствовал, что так будет правильно. Она станет кульминацией этого этапа его работы. Его крещендо, его данью уважения Перри.
Фрэнсис уже не сомневался, что Фиона доставит ему наибольшее наслаждение. До того, как он с ней покончит, она познает больше боли, больше страха, чем все остальные.
О, как все всполошатся, когда он похитит ее, когда лишит ее жизни. Только об этом и будут говорить. Говорить и трепетать перед человеком, убившим ту, которая сбежала от Перри.
Перед УКШ-Два.
Перечитывая свое прозвище, он качал головой и самодовольно хихикал.
После того как Фиона ляжет в мелкую могилу, которую он заставит ее выкопать, УКШ-Два исчезнет, а Фрэнсис К. Экл станет кем-то другим, чем-то другим, найдет другой символ, вознесется на следующую ступень.
В каком-то смысле, думал он, прихлебывая виски, Фиона станет его концом и его началом.
Мантц повесила трубку и грохнула кулаком по письменному столу.
— Кажется, у меня что-то есть. Тауни оторвался от монитора.
— Что именно?
— Устанавливая места жительства и нынешних занятий тюремного персонала и временных работников, я наткнулась на некоего Фрэнсиса К. Экла. Живет в Колледж-Плейс, преподает английский язык и литературу. За последние два с половиной года он провел в тюрьме четыре кратких курса. После зимних каникул на основную работу не вышел. Заявление об отставке прислал по почте, сославшись на непредвиденные семейные обстоятельства.
— Ты проверила?
— У него нет семьи, во всяком случае, в традиционном смысле этого слова. С четырех лет он кочевал по приемным семьям. В колледже он не оставил никакого адреса, по которому с ним можно связаться. Его домашний и сотовый телефоны отключены.
— Надо собрать побольше информации. Найди соцработников, занимавшихся его делом, собери сведения о приемных семьях. Криминальное досье?
— Он чист как стеклышко. Ни братьев, ни сестер, ни жены, ни детей. — Хотя голос Эрин оставался бесстрастным, но глаза горели, как у охотника, почуявшего дичь. — Перри посещал все четыре курса, которые Экл вел в тюрьме. Я проверила кредитные карты Экла. Никакого движения с января. Ни одной покупки, но карты не аннулированы.
— Он мог и умереть.
— Я нутром чую, что это он. Послушай, Тауни, я понимаю, что ты хочешь встретиться с Бристоу сегодня или завтра, но, по-моему, мы сначала должны проверить эту ниточку, поговорить с людьми, которые знали Экла, лично поговорить.
— Ладно. Давай проверим его банковские счета, посмотрим, что еще удастся накопать. Преподаватель английского?
— Внештатный, живет один, сорок два года. Администратор, с которым я общалась, сказал, что Экл плыл по течению, выполнял свою работу, не поднимал волну. Он не смог назвать его друзей, а это маленький колледж, Тауни.
В глазах Тауни засверкал тот же самый огонь.
— Сделай необходимые звонки. Я подготовлюсь к путешествию.
Саймон накрыл почти законченный винный шкаф куском брезента. Он чувствовал себя идиотом, но не хотел, чтобы Фиона увидела шкафчик и начала задавать вопросы. Может, он не желал углубляться в размышления о том, что сделал для нее винный шкаф только потому, что она о нем мечтала.
И без того непривычно просыпаться и вспоминать, что она рядом. Не в его постели, разумеется, думал он, покрывая пень и раковину из капа третьим слоем лака. Фиона поднималась вместе с солнцем. Но она была рядом. В его доме, на его территории.
Его ванная комната благоухала ею, а кухня благоухала кофе, который она варила, когда он еще спал.
А что самое странное? Его это не раздражает. Ему это даже нравится. Он это понял, когда открыл ящик и изумленно уставился на столовые приборы, разложенные по размеру и назначению. И кухня выглядела опрятнее, но — поскольку он не помнил точно, в каком состоянии он ее оставил, — здесь можно поставить знак вопроса.
К тому времени, когда он принимался за работу, Фиона успевала покормить собак, позаниматься с ними, принять душ, одеться, полить свои цветы.
Саймон услышал, как подъезжают автомобили ее первых клиентов, и повернулся так, чтобы увидеть, кто приехал, с крыльца мастерской. Он уменьшил громкость музыки, чтобы услышать, если она позовет. Но никто не потревожил его, пока продолжался первый урок.
Даже Джоз его покинул.
Отлично, просто отлично. Не нужно беспокоиться, что собачья шерсть попадет в слой лака, или игнорировать палки и мячики и полный мольбы взгляд жаждущего поиграть щенка.
Саймон уже вырезал несколько лекал, кое-что склеил и сколотил, а судя по тому, что показывали его настенные часы, время только близилось к полудню. Покрывая раковину еще одним слоем лака, подчеркивающим богатую структуру и цвет древесины, он краем глаза заметил во дворе движение и отложил кисть.
