Как только Фиона почувствовала, что приблизилась к точке невозврата, что еще немного — и отступление будет болезненным, она просунула руку между ними и оттолкнула его.
Но Саймон не остановился. Ее трепещущее сердце бешено заколотилось. Упрямец, подумала Фиона, сожалея о том, что его упрямство кажется ей столь возбуждающим. И толкнула сильнее.
Он отступил. Чуть-чуть. Их взгляды снова встретились.
— Оцените это.
— О, вы определенно заслужили высшую оценку. Поздравляю. Но время игр истекло. Я должна спланировать занятие и… у меня много дел. Так что…
— Так что до встречи.
— Да. И не забывайте работать над основами. Бросайте палки. Много палок.
— Я помню.
Когда Саймон вышел из дома, Фиона энергично выдохнула, взглянула на Ньюмена.
— Уф.
Сам виноват, думал Саймон, загружая Джоза в машину. Нет, это она виновата. Она виновата больше. Обнимала его, терлась об него, улыбалась ему. И что, черт побери, должен делать мужчина в подобной ситуации?
Он не ожидал от Фионы ничего подобного. Она чуть поддалась, чуть приоткрылась, и ее почти неуловимая, сдержанная сексуальность соскользнула, обнаружив под тонкой пленкой жаркий огонь.
Теперь он хочет ощутить этот огонь. Он хочет ее.
Саймон взглянул на щенка, блаженно уткнувшегося носом в двухдюймовую щелочку приспущенного бокового стекла.
— Лучше бы я продал ей этот чертов шкафчик!
Он включил радио на полную громкость, но это не отвлекло его от мыслей о Фионе. Он решил воспользоваться собственным «упражнением» и начал мысленно проектировать винный шкаф, подходящий именно ей.
Может, он сколотит Фионе этот проклятый шкаф, а может — нет. Но будь он проклят, если не вернется, чтобы узнать ее получше.
7
Поездка к ветеринару неизменно превращалась в трагикомедию и требовала упорства, выносливости и неистребимого чувства юмора. Чтобы облегчить себе жизнь, Фиона всегда записывала всех трех своих собак одновременно и на конец рабочего дня.
Такой порядок также позволял ей и ветеринару, ее подруге Мэй Фунаки, немного отдохнуть и расслабиться после тройного подвига.
При крохотном росте в пять футов два дюйма Мэй — с ее иссиня-черными волосами, обрамляющими золотистые щеки, и кокетливой челкой над экзотическими глазами — казалась нежным цветком лотоса, ожившим мультипликационным романтическим персонажем. Ее мелодичный голос успокаивал как четвероногих пациентов, так и их хозяев. А еще Мэй могла перепить здорового мужика и крепко выругаться на пяти языках.
Фиона ее обожала.
Ветеринарная клиника доктора Фунаки разместилась в ее же доме на окраине Истсаунда. Мэй помогла Фионе взгромоздить семидесятипятифунтового дрожащего Пека на стол в смотровой. Пес, бесстрашно пробиравшийся по дымящимся развалинам в поисках жертв землетрясения в Орегоне, без устали искавший заблудившихся, раненых и мертвых в жуткую бурю, проливной дождь и палящий зной, боялся уколов.
— Можно подумать, я вбивала ему в голову шипы. Ну, брось, Пек. — Мэй поглаживала пса, одновременно проверяя его суставы и шкуру. — Мужайся.
Пек отвернулся, не желая смотреть на обидчицу, и с укором уставился в глаза Фионы. Она могла бы поклясться, что в собачьих глазах стоят слезы.
— Наверное, в прошлой жизни его пытали в застенках испанской инквизиции.
Пек дрогнул, когда Мэй принялась осматривать его уши.
— Этот хотя бы страдает молча. — Мэй повернула голову Пека к себе, но пес снова отвернулся. — У меня есть один чихуа-хуа, так каждый раз приходится надевать ему намордник, иначе он обглодал бы мне лицо.
Мэй решительно повернула голову Пека, чтобы осмотреть его глаза и зубы, ласково приговаривая:
— Большой здоровый мальчик. Большой красивый мальчик. — Пек таращился в какую-то точку за ее плечом и дрожал. — Ладно. Фи, ты знаешь, что делать.
Фиона обхватила ладонями голову Пека, заслонив своим телом Мэй.
— Это займет всего лишь секундочку. Мы же не хотим, чтобы ты заболел, верно?
Пока Фиона говорила, ласкала и улыбалась, Мэй натянула кожу и воткнула иголку. Пек застонал, совсем как умирающий человек.
— Вот и все. — Мэй подошла к голове Пека, подняла руки, демонстрируя ладони, свободные от орудий пыток, и положила на стол печенье. Пек гордо отказался.
— Боится яда, — заметила Фиона. — В этой комнате все подозрительно. — Она жестом разрешила псу покинуть пыточное ложе. Тот мгновенно соскочил на пол и отвернулся к стене, игнорируя обеих женщин.
— Это потому, что я отрезала ему яйца. Он так меня и не простил.
— Нет. Я думаю, что все пошло от Ньюмена. Ньюмен боится, поэтому они все боятся. В любом случае с двумя справились, остался последний.
Женщины в ужасе уставились друг на друга.
— Надо было сначала заняться им. С кем труднее — тот идет первым. Но я просто не смогла себя заставить.
— Я купила бутылку очень хорошего «Пино».
— Ладно. Давай заканчивать.
Они выпустили Пека во двор, где тот бросился делиться пережитыми ужасами с Богартом и искать сочувствия у Пэтча, одноглазого бульдога Мэй, и ее трехлапого Чонси, метиса коротконогой гончей. Вся компания подбежала к машине Фионы, где на заднем сиденье, вжавшись носом в боковое окно, лежал Ньюмен.
— Голова или попа? — спросила Фиона.
— Тебе голова, и да поможет нам бог.
Ньюмен извивался, сворачивался в комочек, перепрыгивал через спинки, скользил, как змея, пытаясь забиться под сиденья, а поняв, что сбежать невозможно, обмяк, предоставив двум женщинам тащить отяжелевшую тушу в смотровую.
— Будь я проклята, Фи, почему ты не завела шпицев?
— Он мог быть зубастым чихуа-хуа.
— Умоляю, скажи, что ты взвесила его дома. Я не вижу способа взгромоздить его на весы.
— Восемьдесят два фунта.
Обследование продолжалось тридцать минут, и все это время шла непрерывная борьба: Ньюмен не прекращал сопротивления ни на секунду.
Задыхаясь, Фиона навалилась на пса всем телом, чтобы удержать его на столе.
— Мэй, этот пес ради меня прошел бы сквозь огонь. Сквозь огонь, по битому стеклу, под каменным дождем, но я не могу заставить его полежать спокойно для рутинного обследования. И он знал. Не успела я позвать их в машину, он уже знал, куда я их повезу. А ведь я то и дело зову их в машину, чтобы поехать поработать, поиграть, да для чего угодно. Как он узнает? Мне пришлось сначала загнать остальных — их легче одурачить, а потом втаскивать его. Ньюмен, это унизительно. Унизительно для нас обоих.
— Слава всем богам, мы закончили. — Ньюмену Мэй даже не стала предлагать угощение: он наверняка просто выплюнул бы печенье ей в лицо. — Отпусти его, и давай наконец откроем вино.
