– Разрази меня гром! Это потрясающе, Бо. Прямо как на картинке.
– Кухня – сердце дома. – Он открыл дверь в маленькую домашнюю прачечную, бросил туда мокрое полотенце. – Главный козырь при продаже. Я всегда начинаю перестройку с кухни.
Он покрыл пол крупной плиткой темно-серого цвета, краской более светлого тона выкрасил все рабочие поверхности, а все шкафы побелил. Дверцы некоторых шкафчиков были застеклены. Бо соорудил стойку бара, за которой можно было просто посидеть, сделал окно с эркером, чтобы лучше просматривался задний двор. Широкие подоконники были сложены из камня и словно специально созданы для горшков с цветами и рассадой.
– Оборудование первоклассное. Уж я-то в этом деле знаю толк. Хотела бы я иметь такой встроенный гриль.
– Могу устроить по сходной цене. От производителя.
– Мне нравятся светильники. Стиль начала двадцатого века. Классно.
Бо нажал на выключатель, и за стеклами шкафчиков зажглась подсветка.
– Здорово! Теперь у меня разыграется кухонная зависть. Вот этот застекленный шкаф очень хорош. А почему он пустой?
– У меня ничего нет. Вернее, не было. Теперь, наверное, есть. Кое-что из бабушкиных вещей. – Бо открыл холодильник, вынул бутылку белого вина. – Она все оставила мне. Ну, она сделала пожертвование церкви, но все остальное оставила мне. Дом. Все.
– Тебя это печалит, – тихо заметила Рина.
– Да, пожалуй. Немного. Я ей благодарен. – На минуту Бо прислонился к холодильнику с бутылкой в руке. – Дом полностью выкуплен и чист от долгов. Как только преодолею чувство вины, я его продам.
– Она бы не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым. Она же не ждала, что ты въедешь и будешь там жить. Это просто дом.
Бо вынул бокалы и разлил вино.
– Я как раз хотел об этом сказать. Большой работы ему не требуется. Я делал для нее весь текущий ремонт. Я начал вывозить вещи. Коробки в другой комнате. – Он протянул ей бокал. – Главным образом фотографии, кое-что из ее драгоценностей и…
– Дорогие тебе вещи.
– Да, то, что мне дорого. У нее была пара картин, которые я нарисовал еще мальчишкой. Ну, ты знаешь, квадратные домики с треугольными крышами. Большое круглое желтое солнце. Птички в виде галочек, летающие вокруг.
– Она тебя любила.
– Я знаю. Мой отец решил обидеться и разыграть обделенного сироту, потому что ему она ничего не оставила. За последние пять-шесть лет он видел ее хорошо, если два раза, и он изображает убитого горем сына. – Бо замолчал и покачал головой. – Извини.
– Семья – штука сложная. Мне ли не знать. Она сделала свой выбор, Бо. Это ее право.
– Да, конечно. – Но он крепко потер пальцами переносицу. – Я мог бы отдать ему долю, когда продам дом, но ей бы это не понравилось. Поэтому я ничего ему не дам. Вот моему дяде и кузену она все-таки оставила кое-что по мелочи. Я считаю, что она ясно выразила свою волю. Ладно, хватит. Ты не голодна? Может, я приготовлю ужин?
– Ты приготовишь ужин?
– Эту страницу я перевернул давным-давно и по счастливому совпадению обнаружил, что, когда парень умеет готовить, это возбуждающе действует на женщин.
– Ты не ошибся. Что у нас в меню?
– Что-нибудь соображу, – улыбнулся Бо. – А пока расскажи мне, почему у тебя такой усталый вид.
– А я выгляжу усталой? – Рина отхлебнула вина, пока он открывал морозильник. – Да, пожалуй. Трудный день. Хочешь, чтобы я морочила тебе этим голову?
– Хочу. – Бо нашел пару куриных грудок, сунул их в микроволновку для оттаивания и открыл отделение для овощей.
– Нас с напарником вызвали на дело. Ночлежка в южном Балтиморе. Единственная жертва, женщина. Ее голова и большая часть туловища… Нет, извини. Я только что сообразила, что это не застольный разговор.
– Ничего. У меня луженый желудок.
– Скажем так: она сильно обгорела. Ее завернули в одеяло и подожгли, чтобы скрыть, что она была забита до смерти. И все это было сделано халтурно. Все было ясно, как неоновая реклама.
Рина рассказала ему все, наблюдая, как он что-то взбивает в маленькой миске и выливает это на куриные грудки.
– Тяжелая у тебя работа. Черт знает что тебе приходится видеть!
– Приходится идти по канату, балансируя между объективностью и сочувствием. Трудно бывает сохранять баланс. И в этом деле я буквально закачалась. Вся косметика женщины осталась в ванной, ужин, который она пыталась приготовить… Она любила этого сукина сына, а он так рассвирепел, узнав, что она опять беременна – как будто это только ее вина! – что ударил ее по лицу сковородкой и ею же забил до смерти. Потом он запаниковал и поджег ее. Поджег ей волосы. Для этого надо быть особенно хладнокровным сукиным сыном.
Бо налил ей еще вина.
– Но вы его поймали?
– Это было нетрудно. Он же туп, как кирпич. Воспользовался ее кредитной карточкой… вернее, попытался. Но он нас засек. В ту же минуту, как мы вошли в маленький бар. Выскочил в заднюю дверь, опрокинул моего напарника мусорным баком. Я бегу за ним, догоняю, перепрыгиваю через изгородь, дождь льет как из ведра. Я даже ни о чем не думаю, просто преследую. Он города не знает, забегает в тупик. Поворачивается и вытаскивает нож.
– Господи, Рина.
Она покачала головой:
– А у меня пистолет. Табельное оружие. Он что думал, что я испугаюсь и сбегу? – Вообще-то ей хотелось сбежать, если уж говорить всю правду, но об этом она не сказала. – Мне уже и раньше приходилось обнажать ствол, и не раз, но в тот момент я об этом даже не вспомнила. У меня руки тряслись, я вся похолодела, но не от дождя. Изнутри. Я поняла, что, возможно, мне придется им воспользоваться. Мне никогда раньше не приходилось стрелять. Хуже того, я поняла, что смогу. Мне хотелось в него выстрелить, потому что у меня перед глазами стояло то, что он с ней сделал. Мне стало страшно. Впервые мне стало так страшно на работе. Пожалуй, это застало меня врасплох. Поэтому… – Рина вздохнула и отпила еще вина. – Твое предложение выпить и поужинать пришлось как нельзя вовремя. Мне не хотелось бы говорить о подобных вещах с родными. Не хочу их тревожить.
Бо тоже встревожился, но виду решил не подавать: ей бы это не понравилось.
– Вряд ли люди понимают, с чем тебе приходится иметь дело. Я имею в виду не только стресс и личный риск. Наверное, тут важнее всего эмоции. То, что ты видишь, что тебе приходится с этим делать. А потом это сидит у тебя внутри.
– Вот потому-то я и пошла на эту работу. Я видела, что произошло с Де Уанной Джонсон, и мне надо с этим жить. Спасибо, что дал мне выговориться. Я написала отчет, но он не дает такого освобождения от этого кошмара. Хочешь, помогу с ужином?
– Нет, я сам. Разве на тебя подействует возбуждающе, если я попрошу тебя почистить картошку?
