– Если ты так считаешь, то должна представлять себе и почему это происходит.
– Да. Я… мне необходимо понять, как он до этого дошел, – вдруг выпалила она. – О, я знаю насчет пристрастия и знаю, что алкоголизм – это болезнь. Но все это общие слова, а речь идет о моем отце. Он же был моим. И мне необходимо понять, чтобы я могла…
– Прости его, – тихо произнес Крэмптон, и Клер закрыла глаза.
– Да. – Вот этого, только этого она не могла сделать, сколько ни старался Яновски. Но повиниться в этом здесь, когда ее рука лежала в теплой руке ближайшего друга ее отца, было не так мучительно.—Вчера вечером, когда я поднялась туда, я поняла, что так его и не простила. Я так боюсь, что никогда не прощу.
Крэмптон помолчал, вдыхая запахи сада, вслушиваясь в пение птиц и легкое шуршание листвы под весенним ветерком.
– Мы с Джеком говорили не только о мульче и жуках в те долгие вечера. Он говорил мне, как гордится тобой и Блэйром. Но ты была ему особенно дорога, как ты понимаешь, наверно, как дорог был Розмари Блэйр.
– Да. – Губы ее немного дрогнули. – Я знаю.
– Он хотел для тебя всего самого лучшего. Он хотел дать тебе весь мир. – Крэмптон вздохнул, вспоминая, сожалея. – Возможно, он хотел слишком многого и потому допускал ошибки. Я знаю, Клер, все, что он делал правильного или неправильного, все концентрировалось вокруг любви к тебе. Не вини его в том, что он оказался слишком слаб. Даже в своей слабости он прежде всего думал о тебе.
– Я не хочу ни в чем его винить. Но столько воспоминаний. Они переполняют меня.
Он внимательно посмотрел на нее своими серьезными глазами.
– Бывают такие ситуации, когда не надо возвращаться назад, как бы тебе ни хотелось. Возвращаясь назад, можно не залечить рану, а только причинить себе еще большую боль.
– Я это понимаю. – Она посмотрела вдаль, поверх аккуратно подстриженной лужайки. – Но я не могу продвигаться вперед, док. Не могу, пока не дознаюсь.
ГЛАВА 11
Никакие доводы разума не могли заставить Джейн Стоуки хоронить покойника в закрытом гробу. Когда человек умер, живые обязаны в последний раз посмотреть на него и закрепить в памяти его лицо. Обязаны сказать о нем.
– Подлый он был мерзопакостник, – заметил Оскар
Руди, поправляя узел на галстуке. – После пары стаканов пива старина Бифф уже не смотрел на тебя, а только норовил дать тебе в морду.
– Точно. – Лесс степенно кивнул, разглядывая лицо Биффа. «Гореть тебе в аду, мерзавец», – подумал он. – А Чак свое дело знает, верно? Как я слышал, Биффа отделали как следует, а выглядит он так, будто прикорнул.
– Наверно, ведро грима на него потратили. – Оскар вытащил пестрый платок и громко в него высморкался. – Спроси меня, я тебе скажу – страшно это гримировать покойника.
– Я бы этим занялся, если б мне как следует заплатили. Я слышал, у него все кости в теле переломаны. – Лесс передвинулся, выискивая взглядом подтверждение своих слов и повод поразвлечься. – Вот уж бы не сказал.
И они вышли на улицу покурить.
Джейн уже сидела на стуле впереди, Гриффитс расставил их рядами. Поскольку Бифф не принадлежал ни к одной церкви, было решено отслужить скромную службу прямо в похоронном бюро с помощью Чака. Джейн в строгом черном платье, с гладко зачесанными назад и стянутыми узлом волосами, принимала выражения соболезнования и выслушивала слова сочувствия.
Люди, отдавая Биффу последний долг, проходили мимо его гроба.
– Сколько раз он пытался своей толстой лапой залезть мне под юбку – и не сосчитать, – усмехнулась Сара Хьюитт, глядя в мертвое лицо.
– Прекрати, Сара. – Бад вспыхнул и посмотрел направо и налево, проверяя, не слышал ли кто ее. – О таких вещах здесь не говорят.
– Этакая глупость: про живого можно что угодно сказать, а как человек умер, так непременно надо говорить, какой он был славный, хоть и был мерзавец из мерзавцев. – Одна бровь у нее поехала вверх. – А его в самом деле кастрировали?
– Господи Иисусе, Сара! – Бад схватил ее за руку и потащил в глубину комнаты.
– Ты только посмотри, кто пришел. – Сара задумчиво улыбнулась глядя на входившую в комнату Клер. – Блудная дочь. – Она оглядела Клер с ног до головы, с завистью посмотрев на ее простой, но дорогой темный костюм. – Так и не нарастила мяса на костях, нет?
В горле у Клер стоял горячий ком. Она и не представляла себе, что ей будет так трудно. В последний раз она была в этом помещении, когда тут стоял гроб, заваленный цветами, окруженный горожанами, и в нем лежал ее отец. И она могла поклясться, что на органе звучала та же унылая музыка.
В нос ей ударил запах гладиолусов и роз. Она с ужасом глядела вдоль узкого центрального прохода между рядами складных стульев и с трудом сдерживала желание повернуться и сбежать.
«Господи, ты же взрослая женщина, – убеждала она себя. – И смерть – это часть жизни. От этого никуда не уйти». И тем не менее ей хотелось бежать, бежать на солнечный свет так сильно, что ноги ее не слушались.
– Клер?
– Элис! – Она схватила подругу за руку и постаралась успокоиться. – Похоже, полгорода пришло.
– Ради миссис Стоуки. – Элис пробежала взглядом по лицам. – Опять же – развлечение. – Она неловко чувствовала себя в форме официантки, но ей удалось вырваться всего на двадцать минут. К тому же у нее все равно не было ничего темного, кроме черной майки. – Они через минуту уже начнут.
– Я сяду позади. – Клер не имела ни малейшего желания идти к гробу и смотреть на покойника.
«Эй, Бифф, давненько тебя не видела. Жаль, что ты умер».
Эта мысль вызвала у нее нервный смешок, к глазам подступили горячие слезы. «Что она тут делает? Какого черта она тут делает? Она здесь ради Кэма, – напомнила себе Клер. И она здесь, чтобы самой себе доказать, что она может высидеть в этой маленькой перегретой комнате всю церемонию, как ответственный взрослый человек».
– Ты в порядке? – шепотом спросила Элис.
– Да. – Она глубоко перевела дух. – Нам лучше сесть.
Они с Элис сели, и Клер обвела взглядом комнату в поисках Кэма. Она заметила Мин Атертон в темно-синем, искусственного шелка костюме, лицо ее было строго, глаза сияли. Рядом в ней, склонив, словно в молитве, голову, сидел мэр.
Вокруг стояли в праздничной одежде фермеры, торговцы и механики, говорили о делах и о погоде. Женщины из городка окружали миссис Стоуки, Кэм стоял сбоку и с застывшим неприступным лицом наблюдал за матерью.
Чак Гриффтс прошел вперед, повернулся лицом к присутствующим и стал ждать. Перешептываясь и шаркая ногами, люди расселись по стульям.
Тишина.
– Друзья,—начал Чак, и воспоминания нахлынули на Клер.
Комната была набита до отказа оба вечера, пока тут стоял покойник. В Эммитсборо не было мужчины, женщины или ребенка, который не знал бы Джека Кимболла. И все пришли. Слова, которые они говорили, перепутались у нее в голове, но смысл остался. Печаль и сожаление. Но никто, никто из них не знал такого горя, как она.
