Меня волокли по камням. Я слышала топот множества ног и раздраженные возгласы.
– Нашли животных?
– Их уничтожили…
– Как?! Зачем? Они же и нападали ради них…
– Их уничтожили не налетчики – кто-то другой.
– С чего вы взяли?!
– У нападавших не было огнеметов. Только лазерные винтовки.
«Наши любимцы…» – дошел до меня смысл сказанного. Захотелось завыть. Погибли… все погибли: родные, друзья, знакомые. Нелюди в масках не пощадили даже их, наших питомцев.
Волокуши подпрыгнули на кочке. Меня подбросило: вой, похожий на стон, сорвался с потрескавшихся губ.
– Брось ты ее, – посоветовал ворчливый, похожий на скрежет металла, голос. – Кому она теперь нужна?..
– Ничего, не таких выхаживал, – возразил могучий, почти медвежий бас.
– А потом что? Императору дармоеды не нужны, а в колонии ребенку одному не выжить. Есть еще работные дома, но лучше сразу добить. Гуманнее выйдет.
– К себе заберу: дам шанс. Какой могу…
– Так девка же?..
– А я своим в штаны не заглядываю. Пусть попробует. Смотри: крепенькая, вроде. Жилистая.
– Это верно. А раз в такой резне выжила, знать, еще и фартовая.
Волокуши снова споткнулись о преграду: резкая боль и судорога. И темнота…
Щедрое забвение накрыло меня душным пологом. Спрятало от ужаса и страданий. Пожалело. Оставило в памяти только яркую вспышку прошлой жизни.
Глава 1
Бобер подкрался к моей лежанке, как мышь к пайке – бесшумно и боязливо. Согнул ногу в колене. Прицелился.
– Подъем, Фартовая! – взревел он и попытался пнуть меня в пятую точку.
Ага, щаз! Я эти его штучки давно выучила. Поворот, выпад – и его пятка в моих руках. Вцепилась большим и указательным пальцем в ахиллесово сухожилие. Потянула – слабенько так, больше обозначая.
Бобер взвыл и по инерции пролетел вперед. Впечатался головой в перекрытие. Его приплюснутую макушку припорошило бетонной крошкой.
– И охота вам в такую рань, – протянул со своей лежанки Дылда.
– Когда-нить я ее уем, – пообещал Бобер, потирая одновременно макушку и пятку.
– Ты уж так лет десять грозишься, – хохотнул Дылда.
Одним прыжком соскочил с койки и потянулся. Нисколько не стесняясь, громко испортил воздух.
Мы с Бобром одновременно зажали носы.
– Фи, какие неженки, – упрекнул нас Дылда и повторил газовую атаку.
Спасть расхотелось. Совсем. Схватила в охапку одежду и поскакала к помывочной.
Но Чистюля занял ее первым. Мурлыкая себе под нос незатейливый мотивчик, он шумно отфыркивался от ледяной воды.
– Здорово, Фартовая, – поприветствовал он меня. – Что, Бобру все неймется?
– Ага, – кивнула я.
Схватила зубную щетку, прислонилась к стеночке.
– Ты не могла бы подождать за дверью? – полуприказным тоном поинтересовался Чистюля.
– Да ладно те, – попробовала возразить.
Демонстративно отвернулась и продолжила чистить зубы.
Прием как всегда сработал: Чистюля по-быстрому свинтил и захлопнул за собой дверь. Подумать только: самый крепкий из нашей команды и самый нежный. То ему вода, понимаешь, протухла, то крыса на костре подгорела. А то и синяк неравномерно по глазу растекся. Не мужик, а деваха на выданье.
Прыснула над собственными мыслями. Нагнулась над единственной раковиной. Из бачка еле-еле бежал тоненький ручеек ржавой жижи. Но я-то не привереда. Пить такое нельзя, а вот умыться и рот прополоскать – запросто.
Дверь отлетела в сторону, предъявляя широченную ряху Малыша.
– Заканчивай с помывкой, – объявил он. – Я пайки притащил. Жрать охота, сил нет терпеть.
В нашей пятерке царила полная гармония и взаимовыручка. Живем вместе, едим вместе и только спим иногда по очереди. Вот так-то.
– Ты о чем-нибудь, кроме еды, вообще думаешь? – ехидно вопросила я.
– Точняк, ты, Фартовая, подметила: о бабах еще думаю. Последнее время даже чаще, чем о земной картохе. Ну, ниче, новый тест выдюжим, и Медведь нам вольную даст. Йех, погуляем!
– У-у-у, – протянула я в ответ. Если Малыш забыл о картохе, знать, дело плохо. – И на фига оно вам надо?
Малыш посмотрел на меня жалостливо и покрутил пальцем у виска.
– Вот ты благая совсем. Мужик без бабы, как картоха без колорада.
Тут он нахмурился и с сомнением покачал кудрявой головой. Вспомнил, видать, что я тоже вроде как баба.
– Ты это, домывайся тут. Снаружи подожду.
Я криво усмехнулась и показала приятелю неприличный жест. Малыш заржал и оставил меня одну.
Над потрескавшейся раковиной висело мутное, покрытое темными разводами зеркало. В его серой дымке отражалась девушка-подросток. Атлетическая, подтянутая, с ярко-рыжим ершиком волос. С веснушками. И зелеными, не по-детски грустными глазами. Вместо модного платья – униформа, вместо пудры и помады – свежие ссадины. Тело мускулисто и рельефно, а в душе – вечный сквозняк. Над сердцем расправила крылья легендарная птица – «клеймо» телохранителей.
Оглянулась на дверь, расстегнула молнию куртки: да, грудь есть. Но кто ее видит под этой мешковиной? А, может, и хорошо, что не видят. Ребята считают меня своим парнем. Дружбаном. А дружбану зачем грудь? Верно, незачем.
Я поежилась от промозглого холода. Ох уж этот Тифон: растительности нет, воды нет, ничего нет. Только мы – горстка неограненных алмазов, – так зовет нас Медведь. И обрабатывает нас. Мнет могучими лапами, выжимает все соки. Лепит, словно из куска глины, себе подобных сторожевых псов. Таких же закоренелых, безжалостных и беспощадных. Готовых распороть глотку любому, кто покусится на хозяина.
Громкий стук в дверь вырвал меня из раздумий.
– Ну, ты че? – рявкнул Бобер. – Померла там, что ли?..
– Не дождешься! – огрызнулась я.
Застегнула куртку до горла, сунула кулаки в карманы. Показала отражению язык – будет знать, как кривиться.
В спальне (она же столовая, гостиная, прихожая и много чего еще) ребята успели подогреть пайки и теперь водили возле стола хороводы.
Бобер, тучный здоровяк с квадратной челюстью и массивными резцами, лениво почесывал оттопыренные уши. Дылда, долговязый и худой, разминал голенастые ноги. Чистюля, эстет недоделанный, прилизывал густющие волосы с видом: «Я тут самый красивый». И только Малыш, светловолосый ширококостный добряк, стоял неподвижно, гипнотизируя завтрак.
– Ну, наконец-то! – возликовал он при моем появлении и схватился за открывалку.
