Кожа Оливии блестела в свете лампы, глаза расширились и потемнели от потрясения. «Я этого не переживу, – вертелось в ее воспаленном мозгу. Никто не выдержит такого чудовищного жара и таких острых ощущений».
Оливия вздохнула и прошептала его имя.
Наступивший оргазм был полон наслаждения, смешанного с болью. Обессилевшая, Оливия упала навзничь и вытянулась всем телом.
Ной удерживался на краю, как альпинист, вцепившийся в карниз кончиками пальцев. Кровь била в голову, в сердце, в поясницу.
– Говори, – с трудом выдохнул он, сжав бедра Оливии и крепко прижав их к себе. – Черт побери, Лив, скажи эти слова! Она не видела ничего, кроме его лица.
– Я люблю тебя. – Рука Оливии соскользнула с его тела и безжизненно вытянулась. – Ной…
Только тут Брэди разжал пальцы и рухнул в пропасть, сделав по пути последний рывок.
Ной чувствовал дрожь ее тела и бешеное биение сердца. «И кто же из нас победил?» – подумал он, откатываясь в сторону.
– Я должен жалеть, что обращался с тобой таким образом, – сказал он. – Но не жалею.
– Это было бы бессмысленно.
– Я не уеду утром. И вообще не уеду до тех пор, пока все не решится. Тебе придется примириться с этим.
– Ной… – Оливия села, и ее начала колотить дрожь. – Причина не в тебе, а во мне.
– Вот теперь правильно. – Он сполз с кровати и подобрал джинсы. – Я сказал матери, что ты раздумываешь над моим предложением. Но неправильно выразился. Лив, на тебе – как на войне. Я никогда не знаю, что будет дальше. То ли ты выйдешь с белым флагом и сдашься, то ли бросишься в атаку, то ли подожмешь хвост и отступишь. Впрочем, может быть, ты и права. – Он сунул ноги в штанины и натянул джинсы. – Может быть, действительно дело того не стоит.
Он снова обидел ее. Смертельно обидел. В первый раз за шесть лет. Потрясенная, Оливия потеряла дар речи и беспомощно уставилась на него. Слова и сами по себе были беспощадными, но Ной произнес их с такой стальной уверенностью и ледяным спокойствием, что она почувствовала смертельный холод.
– Ты замерзла. – Ной подобрал халат Оливии и бросил его на смятую постель. – Ложись под одеяло.
– Думаешь, что после таких слов ты можешь спокойно уйти?
– Да. – Ной наконец нашел свою разорванную рубашку.
– Ты – сукин сын! – Ной только насмешливо поднял бровь. Оливия сползла с кровати и сунула руки в рукава халата. – На мне как войне, да? Черт побери, а кто начал эту войну?
– Скажем так: меня в нее втянули. Запри9ь изнутри, – велел он и повернулся к двери.
– Только попробуй уйти! Войну начал ты. Похоже, ты действительно не понимаешь этого. Ты представления не имеешь, что это для меня значит. Ты вторгаешься в мою жизнь, когда тебе это нравится, а я должна с этим мириться?
– Зато ты выпихиваешь меня из своей жизни, когда это нравится тебе, – парировал он. – И я должен с этим мириться?
– Ты говоришь о любви, свадьбе, доме, детях, а я не знаю, что будет завтра.
– Только и всего? Ну что ж, тогда позволь мне заглянуть в хрустальный шар.
Обычно убийственные взгляды Оливии заставляли Ноя улыбаться. Но сейчас он со спокойным любопытством следил за тем, как она произнесла ругательство и отвернулась.
– Ненавижу твои вечные шуточки! Так бы и дала тебе по физиономии!
– Валяй. Ты ничем не рискуешь. Я не бью девочек.
Он знал, что делает. Оливия застыла на месте, затем развернулась и сжала кулаки. В ее глазах пылал огонь, на щеках горел гневный румянец. Она тяжело дышала.
Гнев не мешал Ною искренне восхищаться ею. Оливии хотелось избить его, но она не желала доставить ему такое удовольствие. Боже, что за женщина!
– Предпочитаю вести себя цивилизованно, – сказала она.
– Цивилизованность тут ни при чем. Просто ты достаточно сообразительна и понимаешь, чем это кончится. Мы снова очутимся в постели. Ты теряешь рассудок от одного моего прикосновения, не говоря о большем. Забываешь об эмоциональном бремени, которое несла всю жизнь, и остаемся только ты и я.
– Может быть, ты прав. Совершенно прав. Но я не могу провести всю жизнь в постели с тобой, а бремя останется лежать там, где я его сбросила, и ждать своей очереди.
– Тогда оставь его и иди дальше налегке.
– Тебе легко говорить, – с горечью промолвила она. – У тебя было счастливое, уютное детство. Отец с матерью по выходным торчали дома, а ты с дружками в это время гонял на велосипеде.
– Я бы сказал, что моя жизнь была не совсем такой, как у бобра Кливера, но ты не поймешь это, потому что не смотрела телевизор.
– Да, не смотрела. Потому что бабушка боялась, что там что-нибудь скажут о моей матери, покажут фильм с ее участием или фильм, снятый про нее. Я не ходила в школу, потому что там меня могли узнать и рассказать о случившемся. Боялась несчастного случая или бог знает чего еще. Мои родители не проводили воскресные вечера дома, потому что мать умерла, а отец сидел в тюрьме.
– И поэтому ты до сих пор не можешь жить нормальной жизнью? Неудачный пример. Это еще не повод, чтобы не доверять своим чувствам.
– А даже если и так? – Она ощущала стыд, но гнев взял верх. – Кто ты такой, чтобы судить меня? Ты кого-нибудь терял? Ты не знаешь, что значит потерять одного из дорогих тебе людей, когда его убивают у тебя на глазах.
– Мой отец – коп. Он каждый день надевал кобуру и уходил из дома, и каждый раз я знал, что он может не вернуться. Когда он задерживался допоздна, я сидел у окна, смотрел в темноту и ждал его машину. – Он никогда не говорил этого. Никому на свете. Даже собственной матери. – Я мысленно терял его тысячу раз, и каждый раз по-разному. Не говори мне, что я не в состоянии этого понять. Черт побери, твое горе надрывает мне душу, но только попробуй еще раз заикнуться, что это выше моего разумения!
У Ноя действительно разболелось сердце.
– К чертовой матери! – Он шагнул к двери. – Сколько же можно?
– Подожди! – Оливия хотела побежать следом, но ее не слушались ноги. – Пожалуйста… Я не хотела… не знала этого. – Ее голос был таким жалобным. – Извини. Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Мне душно…
Она прошла на террасу, вцепилась руками в перила, услышала шаги за спиной и закрыла глаза. Облегчение, стыд и любовь слились в единый поток.
– Ной, я запуталась. Я всегда ставила перед собой цель и шла к ней. Другого способа не было. Я годами запрещала себе думать о случившемся, сосредоточивалась на предстоящем и на том, как это сделать. У меня не было друзей. Я не ударяла для этого палец о палец. Люди всегда отвлекали меня. Нет, не надо… – Ной погладил ее по голове, заставив обернуться. – Я не могу говорить, когда ты прикасаешься ко мне.
– Ты дрожишь. Пойдем в комнату.
