Костя буквально пару недель назад вернулся к отцу. Тогда, как говорит Илья, Виктор перестал общаться с коллегами… Когда разузнал, чем занимается сын. Сам Виктор настаивал на том, чтобы сын «взялся за ум», пошел в вечернюю школу, получил хотя бы какое-то образование. Но Костя уже познавший вкус «легких денег», снова ушел из дома.
Ошибкой Виктора Семенова стало молчание. Он не поделился ни с кем из коллег, даже с Ильей, информацией о вовлеченности сына в серию заказных убийств. И пытался вести расследование, как частное лицо. Личная заинтересованность и доведенные до предела нервы (волнение на единственного ребенка) привели к тому, что его быстро вычислили люди «большого в городе человека». Стали поступать угрозы, на которые Виктор не обращал внимания, и продолжал искать сына и плотно заниматься делом «заказняков».
Первым важным результатом стало то, что Виктор вычислил, кто будет следующей жертвой — владелец большой зоны в первом ряду порта — бизнесмен Лиханский. Но Семенов не знал, что и он сам уже вошел в «расстрельный список».
На квартире у Виктора Илья нашел тот самый «схрон» (западающая дощечка ламината под ковром), в котором нашел записную книжку. Семенов работал профессионально, точно, выверено. Следил за сыном, слушал его разговоры (пока тот еще жил дома), не брезговал забирать из- под подушки спящего Костика сотовый телефон. Пробивал номера, искал хозяев, следил за ними. Как сказал Илья: «С опытом часто приходит излишняя самоуверенность. И Виктора казалось, что он незаметен, что действует аккуратно. Но он был один. А сеть борющихся за порт росла с каждым днем».
Виктор сообщил Лиханскому, что владеет нужной для него информацией, и договорился о встрече. Бизнесмен охотно согласился, но только на его территории. Семенов допустил еще одну ошибку — пойти одному, без прикрытия. Он не ждал подвоха со стороны Лиханского, но и не думал, что последнего придут «убирать» в собственную квартиру, где за стеной соседи, а дом находится не на окраине, а в оживленной части города.
Дальнейшее трагическое развитие событий мы знаем со слов Кости. Гобенко рассказал ему, что снова идет на дело. И хвастался ему по телефону, как все удачно совпало: сразу два клиента из списка. Как он пришел «за душой одного» (Гобенко мыслил себя не богом, а Азраилом — ангелом смерти), а тут, как на удачу, еще один из списка. Объяснять Косте, почему нужно забрать тело второго, «небог» не стал, а просто попросил помочь. Парень отнекивался, но тогда Гобенко пригрозил ему: рассказать всем (в том числе «большому человеку в городе»), что настоящая фамилия Костика — Семенов, а не Грицков. Он назывался фамилией матери, чтобы не светить отца-опера. Родство с сотрудником полиции грозило не только самому Косте. Гобенко пообещал расправиться и с его отцом, если парень не согласится утилизировать труп. Если бы мальчик знал, чей труп он закапывал в лесу на южной трассе…
Косте, после того, как ему рассказали, кто именно лежал в черном пакете, который он помогал выносить из дома Лиханского через черную лестницу, понадобилась помощь психиатра. Так как парень отказывался верить, а после того, как прошел стадию принятия впал ступор. По сути — мальчишка, который так запутался, что перестал различать реальность (свою преступную деятельность) и фантазии (в которых он много зарабатывал и общался с «крутыми»). Спасибо Илье, он пощадил психику парня — на эксгумации (а Костя выезжал на нее, показывая место захоронения) при нем не стали открывать пакет, посадив в машину, ограничив тем самым видимость. Я даже не могу представить, что бы случилось, увидь Костя в мешке своего отца. Которого он собственноручно закапывал.
Конечно, мальчика накачали транквилизаторами, и упорно проводили допросы, вытягивая каждую мелочь, каждое слово, сказанное Гобенко. «Небог» оказался не просто умным преступником: он действовал на опережение, был на шаг впереди остальных заказных убийц, и «начальство» его ценило, оберегало, тщательно прятало. А вот Костик был рядовым мальчиком на побегушках, и его жизнь и безопасность никого не интересовала. Поэтому, когда сотрудники ГАИ, ранили парнишку, Гобенко, пообещав наивному парню привезти знакомого медика, который не сообщит в органы, спокойно ушел через ближайшую лесополосу в неизвестном направлении. «Небог» ушел с четким ощущением, что Костя истечет кровью, и даже не стал марать руки о парня. Все бы так и было, если бы не я…
Костя и правда не знал, где искать Гобенко. Встречались они всегда на нейтральной территории, дела обсуждали без лишних ушей, мальчику и в голову не могло прийти записывать слова убийцы или собирать на него компромат — он считал, что уже стал частью «команды». И мальчик-бродяжка гордился этим, вплоть до событий последнего дня.
Что я испытывала, слушая эту сказку, которая оказалась явью? Палитра эмоций смешивалась в грязный цвет: я ненавидела Гобенко и подобных ему, ненавидела его «хозяина» и чертов порт, мне было жалко Виктора, но одновременно я была зла на него — почему не сообщил коллегам? Боялся, что сына посадят? А на что он надеялся? Как-то отмазать его?
Мне было жаль Костика. Но одновременно я его не понимала: мы ровесники, но он был как будто бы из другого мира. Зачем убегать из дома, бросать учебу, отца? Это генетическое или приобретенное — тяга к незаконной деятельности?
Мне было жаль Илью. Он потерял лучшего друга, при этом так бессмысленно. Он уже терял друзей, но это были боевые операции, «лихие пули»… А Виктор пал из-за собственной глупости, самонадеянности и … И глубокой, слепой любви к сыну. От этого становилось еще тоскливее.
Теперь Илья жил одной мыслью: закрыть тему порта. Способствовать отдаче контракта в государственную компанию, лучше подведомственную МВД, и прекратить эту бойню за каждый кусок этой прибрежной зоны. Найти Гобенко, вычислить заказчика, закрыть дело.
Похоронить Витю.
Глава 29
Похороны Виктора устраивал Илья. Отдел, где служил Семенов, так же активно участвовал. Но самое тяжелое бремя легло на плечи Илюши: сообщить Валентине Степановне, маме Виктора, сказать Костику, что под подписку его не выпустят, даже на похороны отца. Вараксин впервые попросил моей помощи. Я помогала с организацией поминок. У меня был опыт, пусть и небольшой. Моя бабушка умерла 2 года назад, и я примерно представляла, как проходит прощание с близким умершим. Илья же хоронил только боевых товарищей, и, судя по его воспоминаниям, это были очень официальные мероприятия с военным оркестром и речами начальников.
Сейчас все было иначе. Смерть Виктора не считалась гибелью при исполнении служебного долга. Не было начальников, музыкантов из оркестра… Был священник, по настоянию мамы Вити. Была кучка молчаливых сослуживцев. Была старушка-мать, ронявшая скупые слезы. Она вытирала их концом черного платка, по-детски цепляясь за локоть Ильи. Где-то далеко был Костя, рыдавший в СИЗО. Был Илья и я. Мы стояли по разные стороны могилы, глядя друг другу в глаза. Молчаливый диалог, содержание которого было известно только нам: он благодарил меня за то, что я с ним; я чувствовала его тоску, глазами обещая оставаться рядом.
Ночью, дома, я услышала то, о чем мечтала все это время. Но теперь эти слова воспринимались как должное. Это не было сюрпризом, неожиданностью. Это было естественно.
