Глава 23
Что я испытывала в связи с объявлением охоты на Гобенко? С одной стороны, облегчение, видимо, нашлись доказательства, с другой, я ощутила страх от слов, что он, вероятнее всего, затаится. Я безумно хотела, чтобы его посадили! Но это был тот случай, когда от меня ничего не зависит. Эту победу мне не одержать. Это война Ильи. Мое дело — стоять за его спиной, и, как говорилось в одной шутке, подавать ему патроны.
Я ушла в дом, но в окно видела, как Илья ходит по асфальтированной дорожке, что-то яростно выговаривая в трубку, потом совещается с отцом.
— И что там? — я и не собиралась скрывать своего нетерпения, когда мужчина зашел в комнату.
— В машине было двое. Один из них — Гобенко, его по фотороботу узнали. Второй — молодой парнишка. Ранили, скорее всего, второго. Уже хорошо, значит, наш сученок жив и здоров. Отдал приказ шерстить каждый переулок и куст по трассе: крови парень много потерял, если они не друзья (хотя и это не гарант), то Гобенко выкинет его по дороге.
— Боже… Это не люди! — я подняла на Илью широко распахнутые глаза.
В голове, как на повторе, крутилась сцена из фильма «Раба любви»: «Господа, вы звери…».
— Уж я то знаю, — Илья присел рядом, обнимая меня. — Спать?
— Да, только не уходи, — я прижалась к плечу мужчины.
Ночью я пару раз просыпалась от звуков родного хриплого голоса: Вараксин с кем-то полушепотом разговаривал по телефону. До меня доносились обрывки фраз, по которым стало ясно, что на протяжении ночи что-то меняется. «Люди работают», — тихо пояснил мне Илья, обнимая.
Сквозь сон я слышала, что Илья на кого-то приглушенно ругается.
— Сойка! Иди к себе! — пауза. — Черт с тобой, залазь.
По моей руке шаркнуло что-то пушистое, и послышалось урчание. «А вот и кошка», — улыбнулась я, засыпая.
Утром я вышла на крыльцо, заметив, что Леонид Егорович бодро полет грядки.
— Лена, ты почему не спишь? — окрикнул меня отец Ильи.
— Я всегда рано встаю. А можно я вам помогу? — так хотелось размяться, поработать физически.
— Можно, конечно! Айда сюда!
Я со счастливой улыбкой подошла ближе, думая, что получу тяпку и инструкции. Однако мне в руки сунули глубокую алюминиевую тарелку с ягодами (точно такая же миска была у моей бабушки, когда я была маленькой!)
— Держи клубнику, и забери кошку.
— Но я хочу помочь… — я надумала губы. — Я умею!
— Вот и поможешь. Ягоды дело такое, их тоже есть надо уметь. Кошку не забудь! — отец уже отвернулся от меня, но продолжал бубнить. — Путается, зараза, все утром под ногами…
Сдерживая смех, я, с кошкой под мышкой и с миской, забралась на диван в беседке, положив ноги на низкий деревянный табурет. Так вот чьи компоты стоят в квартире Ильи! Папа-садовод, папа-мастер консервирования.
Рассвет уже практически отгорел, остались только всполохи, бившие лучами по тихо стонущим березам, растущим за забором. Если бы не вся эта заваруха с Гобенко и иже с ним, то я была бы счастлива… Но, с другой стороны, без этой заварухи я бы не оказалась здесь! Не знала бы этих мужчин, не была бы влюблена, не имела возможность гладить пушистый кошачий бок, не чувствовала бы теплые лучи утреннего солнца на обнаженных стопах, не ощущала бы сладость спелой садовой ягоды… Сладость. Я даже прикрыла глаза, вспоминая свой сегодняшний сон, а внутри все приятно, томительно сжалось. Илья почти всю ночь общался с кем-то из подчиненных, но в минуты, когда телефон переставал надрывно звонить, он возвращался в постель, целуя меня спящую. Я почти мгновенно просыпалась, сразу же отвечая на ласковые движения губ. Мужские руки исследовали мое тело, и под утро я ощутила горячую ладонь, небрежно скользнувшую по лобку. Между всем этим сексуальным издевательством мне снился сон, фантазия на тему: а что бы было, если бы его не отвлекали по каждому вопросу? Низ живота приятно потянуло, и я, поддаваясь секундному желанию, пошла в дом.
Илья спал, скинув от жары одеяло, предоставляя мне возможность рассматривать уже такое родное тело. Но просто смотреть мне уже было мало. Я, аккуратно опустившись на кровать, провела ладонью по плоскому животу, и прижала губы к мужской шее. Илья смешно что-то прорычал, подставляя губы для поцелуя. Мягко прижавшись к его щеке, я потерлась об нее носом, чувствуя, как колет легкая щетина. Всегда нравилось, как выглядят парни, когда пару дней не бреются. Но только теперь я знала и об обратной стороне медали: целоваться либо еще больно, либо уже щекотно. Но меня это совершенно не останавливало! Поцелуй получился нежно-наивным, «утренний вариант» — окрестила я его про себя. Мужчина сонно прошептал:
— Ты вкусная.
— Это клубника вкусная, — так же шепотом ответила я.
— Не в клубнике дело… — поцелуй продолжился.
— Будешь дальше спать? — спросила я, отрываясь от мужчины, чтобы получить глоток воздуха.
Илья что-то невнятно ответил, снова поймав мои губы. Бабочки заволновались. Я тоже. Но мужчина со вздохом разочарования отпустил меня, и поднялся к телефону, который вибрировал на подоконнике.
Если бы я умела рисовать, то я бы запечатлела этот момент. Илья стоял у окна: тусклый свет раннего утра, проскочивший между кронами деревьев, выхватывал кусочки рельефного тела. Я вытянулась на кровати, разглядывая из-под опущенных ресниц мужчину. Разговор опять был тяжелым, судя по ответам Вараксина, ничего не изменилось: обнаружить следы машины пока не удалось. И даже я понимала, что время «по горячим следам» быстро уходит. Они могут успеть пересесть в другой транспорт, уехать в какую-нибудь деревню в области (а каждую не проверишь), бросить машину — залечь на очередной съемной квартире. Но, если я верно поняла реплики Ильи, это все характерно для Гобенко (рецидивиста с большим опытом), а вот второй пассажир, раненый парень, раньше не светился, и мог наделать (от страха и боли) глупостей. На что все и рассчитывали.
После обеда приехал Петренко. Я смотрела на мужчин из окна 2 этажа, они стояли за воротами: Илья курил, выдыхал дым, откидывая голову назад. Петренко что-то быстро говорил, разводя руками. Мне остро захотелось подойти к Вараксину сзади, обнять его, прислонившись щекой к спине.
Петренко уехал, оставив какие-то папки. Илья сел с ними в беседке, заняв точно такую же позу, как я с утра: вытянул ноги на табурет, и, не отрываясь от листов протокола, доедал клубнику. Кошка клубком свернулась на ее коленях. Я с улыбкой кивнула Леониду Егоровичу на его сына.
— Клубнику он не любит, видите ли… Как ты чашку подала, так сразу полюбил, зараза.
— А кошка ко мне не шла на руки…
— Кто? Сойка? Так это его кошка! Она одного хозяина любит. Илюшка ее год назад подобрал. И смех, и грех: они в засаде сидели, а на улице дождь сильный шел, так кошка подошла к машине (видать, окно приоткрыто было) и начала истошно орать. Причем со стороны Ильи подошла. Так орала, что подозреваемый стал на нее смотреть, ну и к машине заодно присматриваться. Ильюшка, недолго думая, схватил эту животинку, лишь бы заткнулась. А она легла на его колени, и уснула. Тут же! — Леонид Егорович хитро посмотрел на меня. — Сидит он весь такой серьезный: в одной руке автомат, в другой наручники, сам в маске и бронежилете, а на коленях кошка. Они еще шутили тогда, что капитан не может участвовать в операции — нельзя будить кошку.
