Пока мы шли по бесконечным коридором РОВД, я пыталась пересказать Вараксину свой разговор с бабулькой. На что мне, по-прежнему спокойным тоном, было сказано, что это и так было очевидно. Но оказать давление на человека со справкой «старческая деменция» процессуальными методами невозможно. А применять другие, менее законные способы, он не готов. К тому же того, что я не отказалась от показаний, было вполне достаточно для заведения дела. Мы зашли в темное помещение, в котором только в одном углу светила лампа, в тусклом свете которой тот самый криминалист с козлиной бородкой перебирал какие-то карточки.
Моя укладка выглядела как прежде, однако, кое-где были следы белой пыли. Криминалист пояснил, что это смоется — он искал отпечатки. Я, с беспокойно бьющимся сердцем, начала перебирать препараты. «Анилэридин» был в наличии, и я выдохнула.
— Ваши опиоиды на месте. По-моему вообще ничего не взяли, — прокомментировал мои метания бородатый. — Отпечатки есть, но жутко смазанные. Я, конечно, попытаюсь что-нибудь сделать, но не факт, что такие следы пойдут в дело.
— А что именно брали? — спросил Илья.
— На ручке следы. И на бумажках. Вот на этой, которая ламинированная.
Я достала из бокового кармана бланк-вызов, и развернула его.
— Какого черта… — больше себе, чем мужчинам, сказала я.
— Что там? — Илья Леонидович через мое плечо посмотрел в бланк.
— Здесь не мое имя. А моей сменщицы, Светы.
В моей голове сразу же поселился гнетущий, мрачный, тягостный страх. Я звонила ей, телефон был отключен. Егор Михайлович сказал, что она не вышла на дежурство. Это при том, что Света — очень ответственный человек. Я попыталась еще раз дозвониться до нее, но телефон по-прежнему был выключен.
— Знаешь, где она живет? — Илья потрепал в руках бланк.
— Конечно. В Заозерном.
— Пиши адрес, парни съездят.
Дрожащей рукой я написала улицу, и номер дома.
— Мне отзвонятся. Поехали домой, — равнодушно бросил Илья, подписывая какой-то документ, подсунутый им дежурным Олегом.
При словах «поехали домой» Олег бросил на меня многозначительный взгляд. Я не удержалась и по-ребячески подмигнула ему. К счастью, эта выходка осталась вне внимания Вараксина.
Глава 12
По дороге Илья попросил отдать ему ключ от моей квартиры, объяснив это желанием осмотреть ее. Я была не против, честно говоря, теперь она ассоциировалась у меня с опасностью, и возвращаться туда мне не хотелось.
Когда мы зашли в квартиру, он позвонил дежурному, узнав, что группа еще не вернулась с адреса Светы. Я ушла на кухню, закрыв за собой дверь — слишком сильно я была взволнована. Решила заняться готовкой — это всегда отвлекало меня. Из закупленных вчера Ильей продуктов (на полгода вперед) за 2,5 часа я успела приготовить и первое, и второе, и даже решила завести тесто на блины, когда раздался звонок сотового телефона Ильи. Мужчина кратко поговорил с кем-то, и зашел на кухню.
— Твоя Света доставлена в пятую городскую с огнестрельным. Она удачно упала после ранения, пережав рукой артерию. Но все ровно потеряла много крови.
Кастрюлька с блинным тестом выпала бы из моих рук, не успей Илья Леонидович мягко перехватить мое запястье, и вовремя забрать посуду.
— Это все из-за меня, — слезы сами покатились из глаз: Свету было жалко до безумия. — Это все из-за меня!
— Ты причем? — неожиданно меня притянули к груди мужские руки.
Я вжалась мокрым лицом в ткань футболки, ощущая, как в ноздри заползает запах приятного, свежего мужского парфюма. Ощутила его руки на своей спине, и сама обняла его за талию, доверчиво замерев. Слышала, как глухо бьется сердце, слышала спокойное, ровное дыхание мужчины. Его рука медленно погладила мою спину, замерев между лопатками. Но как только мужчина понял, что я уже не плачу, он тут же отстранился, и отошел к окну.
— В больнице сказали, что ранение тяжелое. Состояние средней тяжести. Когда нормализуется, ее допросят. Ранение было нанесено таким образом, что преступник стоял к ней лицом, и она видела его.
Мне нужно было побыть одной, чтобы все обдумать. Я закрылась в ванной, включив воду. Еще не успел померкнуть в моей голове ужас от того случая с Гобенко, как тут новый поворот: я стала свидетелем убийства, и из-за этого пострадала моя сменщица.
Первая мысль, которая пришла в голову — позвонить родителям. Мы не так уж часто общались, скорее даже весьма редко. Первый год моей жизни в этом городе, то есть отдельного, самостоятельного существования, мы созванивались каждый день. Но постепенно, после того, как они убедились, что я быстро стала взрослеть, наше общение стало ограничиваться 4–5 звонками в месяц (исключением были праздники, дни рождения, экстренные ситуации). Данная ситуация явно была экстренной, однако, рассказывать родителям о событиях последних дней я не собиралась.
Набрала мамин номер, и только после 9 гудка она взяла трубку. Вместо обычных приветствий разговор начался с маминого вопроса: «Как ты сдала?!». Хорошо, когда кто-то помнит про важные события в твоей жизни. Родители оба были в детском лагере, сопровождая классы на летнем отдыхе. Папа успел организовать там кружок юного любителя природы: дети изучали растения, животных (на территории лагеря было очень много белок — я сама там отдыхала в детстве). Мама увлеклась организацией досуговой деятельности, и в момент нашего разговора помогала младшему отряду рисовать стенгазету. «Как хорошо, что есть то, что не меняется», — подумала я. Мы так же рисовали эти газеты, и выступали на вечерних мероприятиях. Рассказывали страшные истории, пугая тех, кто был в лагере впервые, и не знали, что «призрак воспитательницы» на самом деле старый флаг, который все никак не снимут с флагштока. Его трепали ветры, и он, уже выцветший до белесости, печально «завывал» на верхушке старой сосны. Конечно, через пару дней, все узнавали, что это всего лишь старая тряпка, а не призрак. Но первые ночи проходили под эгидой страшилок и наблюдением за прячущимися под одеяла новичками. А ночные костры? Та самая волшебная атмосфера, которая окутывала лесную поляну, тот самый запах дыма, которым пропитывалась одежда, те самые песни, которые каждый знал наизусть. «Просто нечего нам больше терять, ведь за нами все мосты сожжены…».
Я слушала маму, и задерживала дыхание, чтобы не разрыдаться. Помимо страха на меня напала острое, щемящее чувство ностальгии: как же хорошо было там, в лагере, особенно когда мама была рядом. Я убрала трубку от лица, и судорожно выдохнула, чтобы не выдать своего подавленного состояния. Мама весело болтала, параллельно раздавая советы детям, которые, как я себе представила, измазались в краске и, рассматривая друг друга, беззаботно смеются.
— Мам! — я на секунду замолчала. — Мамочка, я люблю тебя!
— И я тебя люблю, радость моя! Доченька, случилось что-то? — голос стал настороженным.
— Нет, ничего, — я опять убрала трубку и всхлипнула. — Просто из-за ЕГЭ переволновалась.
