«Господи, какая глупость — умереть в болоте по собственной неосторожности», — только эта мысль крутилась у меня в голове. Пока лодыжки обхватывали моховые клочки, я пыталась вспомнить хотя бы какие-то, прочитанные некогда, основы по выживанию в болоте. Но, как это обычно бывает, именно в тот момент, когда эти воспоминания нужны, они прячутся на самых дальних полках разума.
Время тянулось, я попыталась еще раз покричать, но мне показалось, что из-за крика я проваливаюсь еще глубже. А я столько всего не успела…» — странно, но в голове потянулась череда невыполненных дел.
Интересно, у всех так бывает? Когда находишься на грани жизни и смерти, то этот чертов список у всех мельтешит перед глазами?
Я так много не сказала важных слов: «спасибо» маме, «я на тебя не сержусь>> папе, «я тебя люблю» Кириллу.
— Марина, — знакомый взволнованный голос заставил меня попытаться повернуться, но кочки не давали этого сделать. — Марина, не шевелись!
— Меня засасывает, — плаксиво выдала я, и снова попыталась дотянуться до куста.
— Марина, не шевелись! Сурикова, мать твою! Замри немедленно!
Я впервые слышала, как Кирилл ругается. Это подействовало.
— Молодец! И не разговаривай, слушай меня. Сейчас я наклоню максимально близко к тебе вон ту березу, видишь ее? — я закивала, она находилась ближе всего ко мне. — Ты в это время перенесешь центр тяжести с ног на туловище. Попытайся лечь на спину.
Голос умолк, и я занервничала.
— Кирилл?!
— Марина, потом болтать будешь. На спину попытайся перевернуться, расслабь ноги.
От его голоса становилось легче, он успокаивал и дарил уверенность, что все будет хорошо. Я представила, что я в море, вода соленая и свободно держит меня на плаву. Откинула голову, расслабляя мышцы на ногах, и, наконец-то, ощутила, что меня перестало тянуть вниз.
— Молодец, а теперь открываем глазки, и максимально сильно сжимаем вот эту ветку, — перед моим лицом замаячила крупная березовая ветвь.
Я обхватила ветку, прижимая ее к груди. Кирилл напряженно всматривался в болото, которое еще прятало нижнюю часть моего тела.
Но по мере того, как береза выпрямлялась, подтягивая меня к себе, я почувствовала, как прохладный воздух касается намокшей одежды, пробирая меня холодом. Как только большие мужские руки сжали мои плечи, я окончательно размякла и разрыдалась.
— Все, девочка спасена, — Кирилл укрыл мои плечи своей курткой, и легко поднял меня на руки, скидывая с меня туфлю (вторую на память оставило болото), облепленную грязной мерзкой тиной. — Теперь греться, а потом жить дальше. Будем жить?
— Будем, — сквозь слезы ответила я, утыкаясь носом в мужскую рубашку. — Нога.
Ногу свело судорогой еще в болоте, сейчас отпустило, но мышцы все еще пульсировали, угрожая новой болью.
— Потерпи немного, — ласково сказал Кирилл.
«Болото — глубокая впадина
Огромного ока земли.
Он плакал так долго,
Что в слезах изошло его око
И чахлой травой поросло…»
Кирилл на протяжении всей дороги читал мне стихи про болота. К моему удивлению, мысль о том, что кого-то (в частности, Блока) вдохновлял на творчество образ болота, меня успокаивал. Значит, кто — то не боялся этой трясины, этого места смерти тысяч и тысяч, кто — то облагородил его, воспел в стихах. Мужчина замолчал, вспоминая еще какое-нибудь стихотворение, и я, воспользовавшись ситуацией, дрожащим голосом спросила:
— Что произошло между тобой и студенткой?
Я чувствовала, как напрягся Кирилл, и поспешно выдала:
— Расскажи мне! Я только что чуть не умерла, и вряд ли меня что-то удивит сильнее этого. По вчерашнему поведению девчонок я поняла кое — что… Но не уверена, что верно истолковала.
— Я никогда не встречался со своими студентками, — резко начал Кирилл. — Но с тех пор, как вышел за полную ставку преподавателя, ощутил пристальное внимание. И это чертовски неприятно! Когда я рассказываю, какие она допустила ошибки в оформлении композиции, а она поправляет бретели платья, чтобы обратили внимание на ее декольте.
Я не аскет, и обета безбрачия не давал… Но одно дело, когда это происходит в баре или в другой неформальной обстановке. А не на учебном занятии. И не с твоей ученицей. Короче… В прошлом году я сглупил. Сейчас я понимаю, что придерживался правильной политики на протяжении стольких лет, и не стоило от нее отступать. В ходе занятий я предложил студентам посетить мою мастерскую, что-то типа экскурсии… — Кирилл замолчал. — А у меня как раз был маленький творческий кризис. Не мог найти натурщицу. «Старые» уже не вдохновляли, случайных искать не хотелось. Мой агент требовал три новых картины на выставку.
Артхаус НЮ Оставалось меньше месяца до сдачи работ, а тут одна из студенток, Джессика, выразила желание стать натурщицей. Мол, новый опыт, всегда мечтала… Первая неделя прошла отлично. Девочка прилежная, сидела ровно, к тому же приятный собеседник, много про пейзажистику в России спрашивала. Пару раз я ее провожал домой, когда поздно заканчивали, однажды она сделала то фото, которое я тебе показывал. А вот потом… Я пока охру до нужного оттенка разводил, пропустил момент опасности. Поднимаю глаза — она на софе абсолютно голая лежит. Я ей весьма тактично сказал, что меня отношения с учениками не интересуют, что я воспринимаю ее исключительно как объект, как натуру. Она начала признаваться в любви, потом были какие — то нелепые попытки соблазнения с ее стороны.
Кирилл замолчал, как бы собираясь с мыслями.
— О господи, — я сильнее прижалась к Кириллу.
— Она две недели преследовала меня. Не то, чтобы я избегал встречи с ней. Нет, я, напротив, пытался нормально поговорить с ней, объяснить, что все ее попьггки ни к чему не приведут. Джессика ждала меня после пар, оставляла бесконечные сообщения на автоответчике, писала письма, смс. Тогда я подумал, что если начать ее игнорировать, то, возможно, со временем она охладеет, забудет. А по итогу через пару дней получил угрозу: если не соглашусь с ней встретиться, то она заявит в полицию об изнасилование. Я, естественно, знаю, что по законам для такого обвинения нужны подтверждения, медицинское освидетельствование. Поэтому особо не волновался. Через пару дней меня из мастерской забрали в полицию, где предъявили обвинения в домогательстве. Мы с местным следователем мирно побеседовали, он был настроен благосклонно. Хотя ситуация была опасная — буквально два года назад был громкий скандал в соседнем городе, где в политехническом преподаватель был осужден за домогательства. И, как уже говорил, там очень сильна феминистская община, которая хватается за каждый подобный случай, раскручивая его.
Следователь сказал, что раз у девушки нет доказательств, то дело быстро закроют. Меня даже не лишили возможности преподавать. На следующий день, на лекции, я достаточно прямо сказал, что вижу такое поведение недостойным студентов Высшей Академии искусств. И через пару дней меня снова вызвали к следователю, но теперь заявлений было три. У одной из подруг Джессики обнаружили кровоподтеки на лодыжках, у другой несколько дней назад был «грубый секс», как сказал адвокат. При том, что я этих двоих вообще не видел! Джессика пошла еще дальше… У нее на запястьях и лодыжках появились следы связывания, и она сказала в полиции, что я ее связывал, чтобы рисовать. А в первое свое обращение ей «было стыдно» показывать травмы. Это я сейчас так спокойно рассказываю, а тогда я был настолько шокирован и разбит, что даже адвоката не сразу вызвал.
