Мне было показано, как, где и какую траву рвать. Занятие не из приятных: комары, шмели, паутина, платок сползает на лоб, коза бодает меня в ногу, трава противно скрипит, когда по ней скользит тряпичная перчатка. Но, как оказалось, может быть и хуже: из-за угла соседнего дома вырулила банда гусей. Гуси были жирными, самоуверенными, и чувствовали себя хозяевами жизни. Проходя мимо нас с козой Майкой, они решили самоутвердиться: с шипением стали окружать нас, вытягивая шеи. Майка авторитет гусей не оспаривала, а я махнула на них зажатой в руке длинной травиной. И начала трусливо отступать. По крайней мере, у меня была такая возможность, в то время как коза была привязана веревкой к вбитому в землю колышку. Птицы уже практически загнали меня в угол между забором и сараем, как на горизонте появился мой будущий спаситель: он пока об этом не знал, но я дала это понять криками «Помогите! На меня напали гуси!
При ближайшем рассмотрении оказалось, что со спасителем я уже знакома. Достаточно близко. Вчера я пыталась его поцеловать.
Художник из строяка с умильной улыбкой оценил ситуацию: я жалко отмахивалась от шипящих птиц травой, прижимаясь к забору. При виде мужчины, гуси сами разошлись, сделав такие морды, будто и не пытались угрожать мне — так, проходили мимо, и решили посмотреть на городскую дурочку.
— Вы это видели? — я гневно взмахнула руками. — Они набросились на нас!
— Где второй пострадавший? — со смехом спросил художник.
— Она там осталась — она просто привязана, не смогла уйти, — выдохнула я. — У меня не было времени отвязать.
— Кто там у вас привязан? — нахмурился мужчина. — Катерина?
— Да какая Катерина?! Майка! — я на секунду замолчала. — Вы Катю знаете? Откуда?
— Кто не знает дочь ректора? А кто такая Майка?
В этот момент коза разразилась длинной гневной тирадой (хотя звучало это как Бее-е!>>)‚ и я указала на нее пальцем.
— Напугали меня. Я-то думаю, что у вас за игры со связыванием, -
ответил мужчина.
— Любите игры со связыванием? — я приподняла бровь.
— Я люблю игры с рисованием, — достойно парировал художник.—
Кстати, я шел к вам. Не хотите сегодня со мной выйти на натуру?
— Хочу, — прямо сказала я. — Только у меня со вчера не дорисован берег.
— Я договорюсь с Борисом Таисовичем.
— Это было бы хорошо, — я честно призналась. — Там скука смертная: волны, песок, паром, дед Максим мельтешит перед мольбертом.
— Договорились. Давайте через два часа встретимся на нашем месте?
Я кивнула, и после того, как мужчина ушел, вкусно, с растягиванием произнесла: «Наше место. Ммм…
Дома я посмотрела на себя в зеркало, и ужаснулась: платок, пока ерзал по моей голове, перепутал волосы, превратив их в мочалку, кое-где, на открьггые участки тела, прилипла трава, длинная монашеская юбка в цветок «тянулась» к полу — подол намок от росы, серая льняная рубашка облепила вспотевшее от работы и схватки с гусями тело. И после увиденного он позвал меня вместе рисовать? Это уже похоже на чудо.
Я была искренне рада, что мне не придется возвращаться на берег.
Во-первых, там скучно, во-вторых, рисовать воду — это хуже, чем убегать от гусей, в-третьих, хотелось поближе познакомиться с черноглазым.
— Трава-то где? — раздался с улицы голос бабы Марьи. — Маринка, итить твою, ты мешок там оставила? Сейчас его Варфаламеевы под шумок утащат! Они все, что плохо лежит, к рукам прибирают.
— На меня гуси напали, — жалостливо начала оправдываться я, выходя за ворота следом за бабкой.
Так начался очередной день пребывания на острове. Желание сбежать поубавилось.
После того, как мы принесли мешок обратно, а заодно отвязали Майку (бабка сильно боялась, что Варфаламеевы могут увезти козу), начался завтрак. Наша баба Марья, на протяжении предыдущих дней, внимательно следила за тем, что мы с Катериной едим, а что оставляем нетронутым.
Конечно, мы ей говорили, что она не обязана нас кормить, что мы можем сами готовить, или питаться со всеми в школе. Но она жутко обижалась на такие слова. После того, как мы в пятый раз это повторили, она стала угрожать, что выселит нас к Варфаламеевым, если мы еще раз такое скажем.
Мы ни разу не видели Варфаламеевых. Но отчего-то было страшно.
Сегодня на столе стояло все то, что вошло в мой рейтинг съедобных местных блюд: вареная картошка, жареные яйца, свежеиспеченный хлеб, творог, ягоды, и невероятно вкусный чай на листьях малины и черной смородины. Для Катерины на столе стояла ваза с пряниками. Бабка Марья степенно пила чай из пиалы с изображением розовощекой девицы, и внимательно следила за тем, как мы едим.
— Маринка! Ну-ка съешь еще картофелинку! Вон кака тощая.
Катька, возьми еще пряник! Я завтра новых куплю.
Немного грубоватая манера общения нашей хозяйки стала привычной, и даже вызывала ощущение некоего уюта: мне стало казаться, что это не чужой человек, а моя собственная бабушка. Всё в этом доме стало знакомым, я на ощупь, когда выключали свет, могла найти и свою кровать, и чан с питьевой водой, и коробку со свечами, и вазу с пряниками для Катерины.
— Катька, ты не ходи никуда, лыдки то береги.
— Нет, конечно, не пойду. Я еще пару дней полежу дома, — уверенно ответила Катя.
— А я пойду, — сказала я, вставая из-за стола.
— С собой возьми, — бабка торопливо начала заворачивать в белый платок картошку. — Не поела же ни черта!
— Ба, да не надо! — я замерла, осознав, что обратилась к бабке Марье, как к своей бабушке.
Хозяйка положила платок обратно, и, выпрямив спину, довольно заговорила:
— Ладно. Но если есть захочешь, тут же домой вернешься. Нечё нежрамши таскаться.
— Хорошо, — я пошла собираться в наш с Катериной пристрой, но остановившись, сказала. — Спасибо вам большое! Все очень вкусно!
Боковым зрением я видела, как приосанилась бабка Марья, и как заулыбалась Катерина.
Когда я подошла, черноглазый уже сидел на поваленном ветром дереве, перебирая в сумке кисти. Мужчина потрясающе выглядел: прядь челки выбилась, и частично перекрывала собой идеальный, ровный профиль, художник прикусил нижнюю губу, рассматривая что-то в сумке. Свободная рубашка с какими-то этническими узорами на стоячем воротнике, закатанные рукава. Все в нем говорило о внутренней свободе, уверенности в себе и своем деле, творческом заряде, который, при этом, не расплескивается, как у новичка, а направлен в одно русло, организован, оформлен.
— Можно я вас нарисую? — без приветствия начала я.
— Не люблю позировать, — ответил мужчина, не поворачиваясь. — В этом есть что-то от самолюбования.
— Ну, вы же не можете не знать, что у вас привлекательная внешность.
