— Я сделал ошибку, женившись на Энджи. Но мне так хотелось иметь жену, дом, семью. Разумеется, жуткое сооружение в Беверли-Хиллз никогда не было домом, а у Энджи всегда находились отговорки, чтобы не заводить детей. Ну и к лучшему. Я так же не подходил ей, как и она мне.
— Ты несправедлив к себе. — Бев взяла его за руку.
— Нет, это правда. Для Энджи я был лишь ступенью карьеры. К сожалению, она не понимала, что я достаточно хорошо отношусь к ней и помог бы ей даже без официальной регистрации. Но мы кинулись друг к другу, а потом были слишком ленивы или слишком осторожны, чтобы расстаться. — Пи Эм взглянул на ее длинные и тонкие пальцы, сплетенные с его толстыми обрубками. — Теперь я отчетливо вижу свои ошибки. И больше не повторю их, если ты дашь мне шанс, Бев.
Она испуганно вздрогнула, а его руки, на удивление сильные, обняли ее за плечи.
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, и знаю, что ошибки не будет.
Бев медлила с ответом. Ее сердце взбунтовалось против необходимости причинять боль Пи Эм.
— Не могу. Извини, я не могу.
Он смотрел в ее глаза, читая в них сожаление и едва уловимую горечь, от которой ему захотелось взвыть.
— Из-за Брайана, — произнес он упавшим голосом.
Бев собиралась кивнуть, но вдруг поняла, что ответ не столь уж очевиден.
— Нет, из-за меня. — Она встала с кровати, подхватив халат. — Я не могу расстаться с прошлым. Мне казалось, все позади, мне хотелось так думать. — В ее голосе послышалось сожаление. — С тобой я впервые за долгое-долгое время почувствовала себя счастливой. И впервые это позволило мне во всем разобраться.
— Ты по-прежнему любишь его.
— Да. Мне казалось, что, смирившись, я могу жить с тобой, с кем-то еще. Но ведь это я оттолкнула его.
— О чем ты говоришь?
— Разве ты не знал? — Она слабо улыбнулась. Теперь ей легко говорить с ним как с другом, а не как с любовником. — Конечно, он никогда бы не стал говорить об этом. Даже с тобой. После убийства Даррена я вычеркнула Брайана из своей жизни. Наказала его. И Эмму. Я причиняла ему боль, когда он больше всего нуждался во мне, винила его, потому что боялась винить себя.
— Господи, Бев, вам обоим не в чем себя винить.
— Не уверена. Я не позволяла Брайану переживать вместе со мной. И когда он страдал, когда мы оба страдали, я оттолкнула его. Он не бросал меня, Пи Эм. Это я бросила его. И бедную малышку Эмму. Думаю, каждый по-своему, мы оба бросили ее. Встреча с тобой, возможность быть рядом заставили меня осознать, что именно я сделала. С нами со всеми. Ты заслуживаешь лучшего, чем я, которая любит недостаточно и всегда будет сожалеть об этом.
— Я мог бы сделать тебя счастливой, Бев.
— Да, мог бы. — Она закрыла лицо руками. — Зато я не сделаю тебя счастливым, во всяком случае, надолго. Ты всегда будешь знать, что он был первым, и так, как я любила его, больше никого не полюблю.
Да, Пи Эм знал это, знал ее ответ до того, как задал свой вопрос. Может, ему стало бы легче, если бы он возненавидел ее. И Брайана. Но он любил. Любил их обоих.
— Почему бы тебе не вернуться к нему, не поговорить с ним?
— Даррену сейчас было бы почти десять. Возвращаться слишком далеко, Пи Эм.
Эмма торопливо шла по территории пансиона. Если она сделает вид, что у нее есть какая-то цель, ни одна из сестер ее не остановит и ни о чем не спросит. Хотя у нее заготовлено оправдание — доклад по ботанике.
Но ей нужно побыть одной. Эмма сожалела, что пришлось солгать даже Марианне, вечером она собиралась исповедаться в этом грехе отцу Преленски. А теперь ей нужен час одиночества, чтобы подумать.
Быстро оглядевшись, Эмма нырнула в заросли кустарника и, зажав тетрадь под мышкой, поспешила к небольшой рощице.
Так как сегодня было воскресенье, ей позволялось надеть Джинсы и кроссовки. К счастью, она надела также свитер, потому что в тени начинающих зеленеть деревьев оказалось прохладно. Убедившись, что ее не видно из окон пансиона, она Упала на землю. В тетради лежали вырезки из газет и журналов, которыми ее снабжали Тереза и другие любопытные одноклассницы.
Вот здесь она вместе с Майклом. Эмма разгладила вырезку и, чувствуя радостное смущение, принялась изучать свое лицо и тело. Она была мокрой, растрепанной, но Майкл выглядел прекрасно.
Майкл Кессельринг. В газете его имя не называлось, просто никто не потрудился его выяснить. Прессу всегда интересовала только она. Зато все девчонки визжали от восторга, глядя на Майкла, и требовали рассказать, кто он такой, был ли у них роман.
Говоря о Майкле, она чувствовала себя взрослой. Конечно, Эмма приукрасила свой рассказ, добавив, как Майкл нес ее на руках, делал искусственное дыхание изо рта в рот, клялся в вечной любви. Вряд ли он станет возражать, поскольку никогда об этом не узнает.
Вздохнув, Эмма достала следующую вырезку. В который уже раз она всматривалась в снимок, изучала его, вновь и вновь со страхом искала сходство с матерью. Но ей было известно, что наследственность проявляется не только во внешности. Эмма прилежно училась, а особенно внимательной она бывала на уроках биологии, когда обсуждались гены и наследственность.
Это ее мать, ничего тут не поделаешь. Она ее родила. Эмме вдруг показалось, что она вновь почувствовала запах джина, шлепки, услышала пьяную ругань.
Это настолько испугало ее, что она вонзила обкусанные ногти в потные ладони.
Вскрикнув, Эмма оторвала взгляд от лица Джейн и посмотрела на отца. Каждую ночь она молилась о том, чтобы быть похожей на него — доброй, нежной, веселой, справедливой. Отец спас ее. Об этом много писали, но Эмма и сама помнила, как он посмотрел на нее, когда она вылезла из-под раковины, его ласковый голос. Отец дал ей дом, жизнь без страха. Эмма не могла забыть годы, которые он подарил ей. Которые подарили они с Бев.
Почему-то труднее всего было смотреть на Бев. Она так прекрасна, так совершенна. Никакую другую женщину Эмма не любила сильнее, ни в какой другой так не нуждалась. А глядя на Бев, нельзя не думать о брате. О Даррене, у которого были такие же густые темные волосы и мягкие, с прозеленью глаза. Которого Эмма поклялась защищать. Который умер.
Виновата она. Ей этого никогда не простят. Бев прогнала ее. Отец прогнал ее. У нее никогда не будет семьи.
Отложив вырезку, Эмма некоторое время разглядывала более старые заметки. Ее детские снимки, снимки Даррена, броские заголовки про убийство. Эти вырезки она прятала в самой глубине шкафа. Если монахини найдут их и расскажут отцу, у того в глазах появится боль, словно его рана до сих пор не зажила. Эмма не хотела огорчать отца, но забыть тоже не могла.
Она снова перечла заметки, хотя уже знала их наизусть. Как всегда, попыталась найти нечто такое, что объяснило бы ей, почему это произошло, как она могла бы это предотвратить.
