Два парня идут по улице – причем среди них нет Фрэнсиса Крика, – и один говорит другому: “Я знаю загадку, которая поможет проверить, насколько ты умен”. Другой отвечает: “Хорошо, что же это за загадка?”
– Зеленое, на дереве и поет – что это?
– Ну, это просто, какая-нибудь птица.
– Нет, это определенно не птица.
После многих тщетных предположений второй парень говорит: “Ладно, сдаюсь. Что же это: зеленое, на дереве и поет?” А первый отвечает: “Все просто. Это селедка”.
– Селедка! Как это может быть селедка, она же не зеленая?
– Ну, кто-то покрасил ее в зеленый.
– Но селедка не водится на деревьях.
– Ну, кто-то ее туда забросил.
– Ладно. Но селедка не поет!
– Ты прав. Я добавил эту деталь в загадку просто для того, чтобы такому умному парню, как ты, было сложнее ее разгадать.
После фразы о Крике мы вряд ли даже расслышали всю остальную шутку. Лео благополучно развеял уныние того, что я называю “бесконечным рассмотрением”, и встреча стала теплее – оживленнее и интереснее. Я захотел узнать о Лео больше.
Оказалось, в Калифорнийском университете в Дейвисе планировалось создать новый центр нейронаук, и Лео возглавлял этот проект и был членом комитета по отбору кандидатов на должность директора. Все было еще только на бумаге, когда мы впервые об этом заговорили. Я был хорошо устроен в Дартмуте, и все шло прекрасно. Однако со временем ситуация изменилась. Мы с Лео стали встречать друг друга на других научных конференциях и все чаще обедать и ужинать вместе, как говорится, в неформальной обстановке. На масштабные мероприятия, такие как ежегодный конгресс Общества нейронаук, съезжаются от 20 до 35 тысяч ученых со всего мира. Люди прилагают огромные усилия, чтобы найти там друзей и знакомых, однако преимущественно не на сотнях проходящих там лекций. Больше всего народу является на обеды и ужины, во время которых и происходит самое интересное.
Новый центр создавался главным образом для того, чтобы в новой оживленной области нейронауки появилась площадка для общения и сотрудничества. Лео попросил открыть для начала десять позиций и искал нового директора, который также курировал бы прием на работу. Чтобы все закрутилось, должны были появиться новое место, новые должности и новые источники финансирования. Если сложить все необходимые для этого средства, как это делают частные учреждения, вышло бы порядка 25 миллионов долларов. Это и в самом деле была возможность начать делать “большую науку”, по крайней мере по тем временам, в 1992 году. Лео предложил эту возможность мне.
Во время поездок в Дейвис, которые я предпринимал для знакомства с городом, с предложением, с самой идеей такой работы, я встречал самых разных людей: других преподавателей, студентов и, что самое важное в подобных обстоятельствах, администраторов. Я, бывало, спрашивал: “Кто будет моим боссом?” Декан биологического факультета. “А кто будет его боссом?” Ректор. “А его боссом?” Почетный ректор. Я сказал Лео: “Хорошо бы с ними со всеми познакомиться”. Лео организовал встречи.
Администраторы в Дейвисе были одними из лучших, с кем мне доводилось иметь дело в своей университетской практике: их слову можно было верить. Это было важно, поскольку в такой большой организации, как Калифорнийский университет, источники дохода и активы скрыты от постороннего взгляда. Нет никакого номера счета, по которому можно было бы увидеть реальный бюджет, отведенный на твой проект. Бюджет на новые должности шел из одного источника, на стартапы – из другого, на новые площади – из третьего и так далее. В государственном учебном учреждении эти суммы постоянно меняются, уменьшаясь и увеличиваясь в соответствии с потребностями большой организации. Вот почему в таком деле очень важно доверие, и не было никого благонадежнее, чем Роберт Грей, бывший деканом биологического факультета на момент моих переговоров с университетом. Позднее он стал ректором. Он родился в Канзасе, потягивал скотч, был тверд как скала и искренне поддерживал систему так называемых земельных университетов. Он поверил в проект и принял меня. Самым большим его даром было умение рисковать. Его не пугали факультетские дела. И он делал все возможное даже в мелочах, например, он уговорил своего начальника, почетного ректора Теодора Халлара, прервать свой отпуск в Вермонте и заглянуть к нам в Норидж. Неудивительно, что я принял эту должность.
Конечно, полагать, что решения о переезде по своей природе замечательно и полностью рациональны, уникальны и судьбоносны, попросту неверно. Эмоции бурлят, а разум пытается найти логическое объяснение предстоящему отрыву семьи от друзей и красивого дома. Друзья с текущей работы тоже уговаривают тебя остаться. Вспоминается, как мы с женой ездили в Нью-Йорк, чтобы навестить Стэна Шехтера, известного специалиста по социальной психологии. Среди всего прочего, он однажды настоял на том, чтобы его поместили в четырехместную больничную палату вместо одноместной, поскольку он хотел понаблюдать за социальным взаимодействием людей, когда они больны. Стэн налил нам выпить и предложил присесть; это было в его довоенной квартире в Верхнем Вест-Сайде, на Девяносто четвертой улице. Когда тебе нужно принять какое-то важное решение, ты словно заряженное ружье, готовое выстрелить в любой момент в ответ на вопрос, переезжать или нет. К тому времени, как мы добрались до Стэна, оба университета уже практически уравняли свои конкурирующие предложения. Теперь в игру вступали нюансы.
Моя жена стала рассказывать Стэну, как она внимательно изучила Дейвис. Заходила в парки и говорила с матерями, гуляющими с детьми. О школах, о погоде, обо всем, что мать хочет знать о потенциальном месте проживания. Оказалось, всем нравится жить в Дейвисе. Стэн посмотрел на нее и сказал: “Шарлотта, стоило бы еще поспрашивать людей, которые уехали из Дейвиса”. Делу не помогало и то, что Стэн никогда не понимал, зачем кому-то вообще жить западнее Гудзона. После еще нескольких бокалов мы напомнили Стэну, что наш общий друг Леон любил говорить: “Что ж, нельзя учесть все”. Несмотря на скептицизм Стэна, мы решили, что мне стоит принять должность в Дейвисе.
Строить все с нуля: бери и делай
То, что я уже мог доверять начальству в университете, оказалось к лучшему. Объявившись в Дейвисе, я обнаружил, что никакого реального постоянного места для работы не будет еще лет десять, если не дольше. Исследователям, проводящим опыты на животных, которые должны были стать важной частью новой программы, предстояло трудиться в отдаленном Центре изучения приматов, а остальные были бы разбросаны по кампусу в различных офисах и лабораториях. Ситуация была далека от идеальной.
Я принялся ездить по Дейвису на машине, чтобы изучить город, найти дом и площадку для центра. Однажды я заметил каркас здания, выставленный на продажу в научно-исследовательском парке. Строение было симпатичным, цена – около трех миллионов долларов. Заглянув во все окна, я отыскал телефон и позвонил Бобу Грею. К тому времени он был уже проректором. Я сказал ему: “Боб, я нашел здание в научно-исследовательском парке за три миллиона. Сможете купить его?” Он попросил меня немного подождать, а затем вернулся: “Да, сможем; вышли мне необходимую информацию”. Так вот оно и случилось. У центра теперь был дом, но нам предстояло еще дождаться, пока его отделают внутри, и ждать предстояло долго, поскольку вовлечена была и городская инспекция, и инспекция университета. Где же нам пока работать?
