— Чертовски верно. Я хочу подчеркнуть эти великолепные глаза. И убрать массу волос с плеч и щеи. Останутся лишь вот эти очаровательные локоны. Полагаю, вам будет нетрудно следовать заданному стилю.
Рис, не отрываясь, смотрела на свое отражение. Я почти узнала эту женщину, думала она. Я почти увидела прежнюю себя.
Глаза ее наполнились слезами. Серж опустил ножницы и в тревоге взглянул на Линду-Гейл:
— Ей не нравится. Она расстроена. Вам не понравилось?
— Нет-нет, все хорошо. Просто я уже очень давно не видела себя такой… очень давно.
— И не забудь про макияж, — фыркнула Линда-Гейл. — Тоже не помешает.
Сейчас ей хотелось быть на виду. День оказался просто потрясающим, и выглядела она тоже великолепно. Не стоило, правда, поддаваться на уговоры Линды-Гейл и покупать эту желтую рубашку, пусть та и была ей очень к лицу. Зато она вручила продавцу копию рисунка — как делала это во всех магазинах, куда они забегали с Линдой-Гейл.
Кстати, Линда-Гейл оказалась права: кожаная куртка сидела на Рис лучше, чем на ней самой. Однако стоила она столько, что Рис и мечтать не могла о подобной вещи.
Да ладно, с нее довольно новой прически и новой рубашки.
Ей хотелось как можно скорее добраться до дома, полюбоваться на себя, затем надеть новую рубашку и позвонить Броуди. Как знать, может, он захочет прийти на ужин?
На рынке ей удалось приобрести качественную зелень. Здесь же она нашла свежевыловленные гребешки. Очередной покупкой стал шафран, хотя это, конечно, было уже роскошью. Но Рис решила, что пюре из шафрана и базилика станет неплохим дополнением к гребешкам.
В отличие от Линды-Гейл, которая пускала слюнки в бутиках, Рис впадала в экстаз исключительно на рынках.
Пританцовывая, она поднялась к дверям своей квартиры. Щелкнул замок, и Рис оказалась внутри. Настроение у нее было превосходным, поэтому она не стала сразу запираться, а потащила свои покупки к стойке.
«Смотри-ка, Рис, так ты скоро станешь нормальной женщиной», — по-прежнему пританцовывая, она вернулась к двери и заперла ее. Ну а теперь самое время еще раз полюбоваться на свой новый облик, решила она.
Вальсируя сама с собой — ради удовольствия ощутить, как развеваются ее волосы, — она в несколько шагов очутилась на пороге ванной.
И тут же кровь отхлынула от ее лица, а тело словно заледенело. Молча, в шоке, смотрела она на зеркало.
Прямо в центре него висел один из набросков, так что вместо своего лица Рис видела лицо мертвой женщины. И повсюду — на стенах, полу, маленьком туалетном столике — алым, как кровь, маркером был выведен один и тот же вопрос:
ЭТО Я?
Она сползла на пол и свернулась в дрожащий комок.
По идее, она уже дома, размышлял Броуди, объезжая озеро. Почему тогда не отвечает на звонки? За последний час он звонил четыре раза, но никто не брал трубку.
Черт возьми, он и в самом деле соскучился. Глупость какая. Никогда прежде он не скучал по женщине. Да и отсутствовала она не так уж долго. Каких-нибудь восемь с половиной часов. В конце концов, ему случалось не видеть ее сутками.
Но тогда он точно знал, что Рис находится по другую сторону озера, так что он в любой момент может приехать и повидаться с ней.
Броуди не стал звонить ей на мобильный — это было бы последней степенью унижения. Он не какой-нибудь там слюнявый идиот, который часа не может прожить без того, чтобы не услышать голоса подружки.
Он просто заглянет на минутку к Джоани, закажет себе пива. А заодно посмотрит, на месте ли машина Рис.
Никто и не догадается, зачем он здесь.
Добравшись до места, Броуди сразу заметил машину Рис. Значит, она наверху. Что ж, имеет смысл подняться. Он объяснит ей, что заехал в город… зачем? Ах да — за хлебом.
Есть у него дома хлеб? Он и сам этого не помнил. Ладно, он использует это в качестве предлога.
Ему хотелось видеть Рис, ощущать ее присутствие. Хотелось сжимать ее руки. Но ей совсем не обязательно знать, что последний час он бесцельно бродил вокруг своего дома, как потерявшийся щенок.
Надо же, он пытается хитрить, неожиданно осознал Броуди. Выдумывает предлоги, чтобы приехать в город и повидать ее.
Вот тут он действительно ощутил себя слюнявым идиотом.
Справиться с этим можно было одним простым способом — рассердившись на нее. Скорчив недовольную гримасу, Броуди решительно зашагал вверх по лестнице, а затем громко и нетерпеливо постучал в дверь.
— Это Броуди, — объявил он. — Открывай.
Ответа не было так долго, что гримаса недовольства на его лице понемногу сменилась выражением тревоги.
— Прости, Броуди, но я уже легла. У меня жуткая головная боль.
Он подергал ручку, но дверь по-прежнему была заперта.
— Открывай.
— Прости, но я очень хочу спать. Позвоню тебе завтра.
Голос у нее звучал слабо и невыразительно, что встревожило его еще больше.
— Рис, открой дверь.
— Ладно, ладно! — Щелкнул замок, и дверь распахнулась. — Ты что, плохо меня понял? У меня болит голова, и я хочу побыть одна. И уж тем более не жажду секса.
Лицо у нее было смертельно-бледным, так что он просто отмахнулся от ее слов.
— Ты же не из тех женщин, что впадают в истерику из-за плохой прически?
— При чем здесь это? У меня замечательная прическа. Но ради нее мне пришлось съездить в соседний город и потратить к тому же массу времени и сил. Я здорово устала и хочу отдохнуть.
Броуди скользнул взглядом по комнате и тут же заметил сумки, рядком стоящие на стойке.
— Давно ты вернулась?
— Не знаю. Может, с час назад.
Головная боль — как бы не так! Он достаточно хорошо знал Рис, чтобы не сомневаться — должно было случиться что-то из ряда вон выходящие, чтобы она не распаковала свои сумки.
— Что случилось?
— Черт! Сколько раз тебе нужно повторять — я хочу побыть одна! Да, мы с тобой спали, и это было здорово. Надеюсь, так оно будет и дальше. Но сейчас я не нуждаюсь ни в каком обществе!
— Разумеется, — он говорил все так же спокойно, словно не заметил этой вспышки ярости. — И я предоставлю тебя самой себе, как только ты мне скажешь, что происходит. Что, черт возьми, у тебя с руками?
Он быстро схватил ее за руку. На мгновение ему показалось, что красные пятна на пальцах и ладони — это кровь.
— Что за черт? Это чернила?
И тут она заплакала — молча, без рыданий. Слезы просто струились у нее по щекам, и от этого Броуди стало не по себе.
— Ради бога, Рис, что произошло?
