— Подойди к матери, — вполголоса сказал Тай.
— Что?
— Извинись и уведи мать…
Только теперь София увидела бриллиант, сверкавший на пальце Рене, и потрясенные глаза Пилар. Она придвинула Таю тарелку и пересекла комнату.
— Мама, можно тебя на минутку?
— Да… но только…
— Это ненадолго. — София быстро вывела Пилар в коридор и спустилась с ней в библиотеку, расположенную двумя этажами ниже. Затем закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной.
— Извини…
— Ах… — Пилар попыталась рассмеяться и провела дрожащей рукой по лицу. — Кажется, я слегка расклеилась.
— Ты держалась великолепно, — торопливо сказала София, когда Пилар опустилась на ручку кресла. — Но я слишком хорошо тебя знаю. — Она обняла мать. — И Тайлер, кажется, тоже. Кольцо такое же пышное и аляповатое, как она сама.
— Ох, малышка! — делано рассмеялась Пилар. — Действительно, такое же роскошное и бьющее в глаза, как эта женщина. Все в порядке. — Но она продолжала крутить на пальце обручальное кольцо, которое продолжала носить. — Уже все в порядке.
— Черта с два. Я ее ненавижу. Ненавижу их обоих. Сейчас вернусь и скажу им это прямо в лицо.
— Не нужно. — Пилар встала и сжала руки Софии. Неужели ее собственная боль так же видна, как боль, застывшая в глазах дочери? Может быть, в этом тоже виновата она? Похоже, она не только сама жила в бесконечном преддверии ада, но увлекла с собой в пропасть и Софию. — Это ничего не решит и ничего не изменит. София, в ненависти нет смысла. Это значит подвергать опасности свою душу.
«Нет, — с тоской подумала София. — Ненависть могла бы встряхнуть мать».
— Разозлись! — потребовала она. — Вспыли, разъярись, закричи! Сделай хоть что-нибудь. Что угодно, только не чувствуй себя страдающей и разбитой. Я не могу этого вынести…
— Сделай это сама, малышка. — Она гладила руки Софии. — У тебя лучше получится.
— Сейчас я пойду туда. Войду и скажу все, что я о них думаю. Мама, он не имел права так вести себя. Ни с тобой, ни со мной.
— Он имеет право делать все, что хочет. Но это было проделано не слишком удачно. — «Извинения, — подумала Пилар, — я ищу извинения для Энтони Авано уже тридцать лет. Привычка — вторая натура». — Не огорчайся, малышка. Он все еще твой отец. И останется им, что бы ни случилось.
— Он никогда не был мне отцом! Пилар побледнела:
— Ох, Софи…
— Нет, нет… — София подняла руку, сердясь на самое себя. — Я невыносима. Это на меня не похоже, просто я ничего не могу с собой поделать. Но сейчас дело не в нем, — сказала она, слегка успокоившись. — Он, может быть, просто беспечен. Но она — нет. Она прекрасно знала, что делает. И сделала это нарочно. Я ненавижу ее за то, что она приехала к нам в дом и смотрит на тебя… нет, на нас… сверху вниз. На всех нас, черт побери!
— Детка, ты упускаешь из виду одну вещь. Может быть, Рене любит его.
— Ох, перестань!
— Это слишком цинично. Я любила eго. Почему бы и ей его не полюбить?
София резко отвернулась. Ей хотелось ударить кого-нибудь, что-нибудь разбить, собрать осколки и швырнуть их в безукоризненно красивое лицо Рене.
— Она любит его деньги, его положение в обществе и то, что он оплачивает ее астрономические счета!
— Возможно. Но он из тех мужчин, которые заставляют женщин любить себя, причем делают это без всяких усилий.
В голосе матери слышалась печаль. Сама София еще никого не любила, но любящих женщин видела не раз. И теперь без труда узнала это в голосе матери.
— Ты так и не разлюбила его…
— К сожалению. София, пообещай мне, что не будешь устраивать сцену.
— Мне жаль лишаться такого удовольствия, но я думаю, что холодное безразличие окажет более сильный эффект. Что угодно, лишь бы стереть с ее физиономии это самодовольное выражение!
София шагнула к матери, обняла ее и поцеловала в обе щеки.
— Мама, все будет в порядке?
— Да. Моя жизнь не меняется, правда? — Еще как меняется… Мысль об этом была нестерпимой. — Все остается по-прежнему. Так что давай вернемся к гостям.
— Вот что мы сделаем, — начала София, когда они вышли в коридор. — Я изменю свои планы, выкрою пару дней, и мы с тобой устроим себе курорт. По шею залезем в лечебную грязь, наложим маски и предоставим специалистам скрести, тереть и полировать наши тела. Потратим кучу денег на то, чем мы никогда не пользовались, и весь день не будем вылезать из махровых халатов.
Когда они проходили мимо туалета, дверь открылась, и в коридор вышла брюнетка средних лет.
— Звучит чрезвычайно заманчиво. Когда отправляемся?
— Элен! — Пилар прижала руку к груди, потом наклонилась и поцеловала подругу в щеку. — Ты напугала меня до смерти!
— Извини. Пришлось срочно уединиться. — Она провела ладонью по юбке серо-стального костюма, проверяя, все ли в порядке. — Во всем виноват кофе, выпитый по дороге… София, чудесно выглядишь. — Она тряхнула кейсом и расправила плечи. — Как там в гостиной? Все нормально?
— Более или менее. Мама говорила, что будут адвокаты, но до меня как-то не дошло, что это относится и к тебе.
«Вот так номер, — подумала София. — Если бабушка вызвала судью Элен Мур — значит, дело серьезное».
— Еще несколько дней назад мы с Пилар и сами ничего не знали. Твоя бабушка настояла, чтобы я занялась этим лично. — Проницательные серые глаза Элен смотрели на дверь гостиной.
Она занималась делами Джамбелли почти сорок лет и знала все их семейство как облупленное.
— Все еще держит вас в неведении?
— Как всегда, — пробормотала Пилар. — Элен, с ней все в порядке, правда? Мне кажется, что это дело с изменением завещания и всем прочим как-то связано с тем состоянием, в которое она впала год назад, когда умер Signore Баптиста.
— Насколько мне известно, La Signora находится в здравом уме и твердой памяти. — Элен поправила очки в черной оправе и улыбнулась своей старинной подруге. — Пилар, как поверенный Терезы, ничего большего я тебе сказать не могу. Даже если бы полностью понимала причины ее поступков. Это ее бенефис. Подождем, когда она даст сигнал поднять занавес.
ГЛАВА 3
La Signora не торопилась выдавать свои планы. Она лично определила меню, желая, чтобы все было на широкую ногу и в то же время непринужденно. На столе стояли вина с калифорнийских виноградников Джамбелли и Макмиллана. И это тоже было тщательно продумано.
Она не собиралась обсуждать дела во время еды. И, к вящей досаде Джины, пускать за стол трех плохо воспитанных детей.
Их отправили в детскую под присмотр горничной, которой Тереза пообещала выплатить сверхурочные и оказать особе благоволение, если та сумеет провести с ними целый час.
