Потому что ломка считалась второй из причин, по которой наркоманы сходили с ума.
А первая? Разбитое сердце. Так что я старался уберечь себя и от этого.
Старательно улыбаясь во все тридцать два зуба, мы приветствовали модно одетых дам и богатых стариков. Сегодня Трент выглядел намного лучше, а Вишес сиял так, словно выиграл в лотерею. Игла зависти кольнула сердце, но не из-за того, на ком он собирался жениться, а потому, что Эмилия быстро согласилась жить с ним. Меня же терзало смутное чувство, что ее сестру окажется труднее приручить.
– Добро пожаловать.
– Спасибо, что пришли.
– Мы так давно не виделись. Как ваши дети?
И бла-бла-черт-побери-бла. Поток людей не спадал. А мне больше всего хотелось взглянуть на Рози. Я написал ей утром и пожелал удачи, что казалось глупым, ведь это не ей предстояло выйти замуж. Она ответила, что должна мне кое-что сказать, но это могло подождать.
И теперь мои мысли то и дело крутились вокруг ее слов, пока мы не отправились на холм, с которого открывался прекрасный вид на океан, где и состоялась церемония.
Вместе с Джейми и Трентом мы стояли по правую руку от Вишеса, пока счастливая пара произносила клятвы. Но все мое внимание занимала Рози, сияющая с другой стороны прохода от такого искреннего счастья за Эмилию, которое источают только дети.
Возможность не таясь смотреть на нее стала бальзамом мне на душу. Она выглядела как гребаный ангел в своем элегантном жемчужно-белом платье в греческом стиле. Лебедь с взъерошенными перышками вместо волос, которые малышка ЛеБлан стянула в небрежный французский пучок. Когда пришло время обменяться кольцами, она улыбнулась Милли и забрала у нее из рук букет из цветов вишни. А после окончания церемонии мне пришлось уйти от нее подальше, чтобы не поддаться желанию подхватить ее на руки и целовать до тех пор, пока ее губы не станут влажными и припухшими. Но я все же не удержался и, вытащив телефон, начал писать ей, прекрасно понимая, что она не сможет прочесть сообщения в ближайшее время. И признаюсь сразу, что на меня напала болтливость, потому что я больше никак не мог объяснить то дерьмо, которое настрочили мои пальцы.
Дин: Ты чертовски и до невозможности великолепна. Ты знаешь это?
Дин: Переезжай ко мне.
Дин: Серьезно. К черту всех. Давай сделаем это.
Дин: Дорогая мисс ЛеБлан, это ваш домовладелец. Я пересмотрел вашу арендную плату и повышаю ее на триллион процентов. Соглашайся или съезжай.
Дин: А если серьезно, малышка ЛеБлан, давай, черт побери, сделаем это.
Слишком много слов для человека, который хотел доказать девушке, что остается трезвым. Потому что я писал словно пьяный дурак.
После церемонии всех пригласили на ужин. Но мы с Рози оказались на противоположных концах стола – гребаная рассадка и гребаная моя жизнь – и хотя она, вероятно, уже проверила свой телефон, все еще ничего не ответила. И в этом не было ничего ужасного. Я обладал достаточным терпением. Так что она могла не торопиться.
На самом деле я нагло врал самому себе.
У меня совершенно не осталось терпения. А ей следовало поторопиться с ответом.
Трент поднялся из-за стола, чтобы сменить Луне подгузник, а его место тут же занял папа и приобнял меня за плечо.
– Прекрасная церемония, – отметил он.
Я пожал плечами.
– Конечно.
– Тебе понравилось, сынок?
«Понравилось» слишком сильно сказано. Я просто терпел все происходящее, пока не придет время идти домой и лакомиться десертом. Киской своей девушки.
Засунув руки в карманы, я откинулся на спинку.
– Еда хорошая.
– А еще я заметил, что ты так и не прикоснулся к спиртному. Это хорошо.
– Это потрясающая идея принадлежала Рози. И, кажется, пока все работает. По большей части. – Я вспомнил день, когда случайно ответил на звонок Нины. – Но это к лучшему. Новизна от чрезмерного употребления алкоголя проходит к тридцати годам.
– Это из-за нее ты переехал к Вишесу? – приподняв бровь, ухмыльнулся папа.
Я сказал родителям, что хочу остаться на вилле Спенсеров в первый вечер в Тодос-Сантосе, чтобы побыть рядом с другом. Но это дерьмо звучало так же убедительно, как девственница шлюха. Я никогда и ничего ни для кого не делал, если не хотел этого сам.
Особенно для Вишеса. Поэтому все сразу поняли, что у меня имелись скрытые мотивы.
– Возможно.
Я облизнул губы, пока мой пристальный взгляд выискивал ее дерзкую попку и французский пучок среди моря роскошных дам. Я не считал нас парой. Еще нет. Я не знал, расскажет ли вообще Рози своей сестре о нас, когда она это сделает, и хотя мне хотелось схватить микрофон и объявить об этом всем присутствующим, мне следовало заботиться о ее чувствах. Но ей не стоило надеяться, что я стану потакать ей слишком долго.
– А что? – спросил я у папы.
– Ты встречался с ее сестрой, верно?
– В выпускном классе. Полтора семестра. – Я сделал глоток воды и закинул руку на спинку его стула. – Но мы уже пережили это. Оба.
– Это очевидно.
Папа кивнул в сторону счастливой пары как раз в тот момент, когда Вишес обхватил свою невесту и жадно поцеловал. Его язык атаковал ее рот, и хотя все началось как медленное соблазнение, но быстро подошло к той черте, после которой следует уединиться. Но Джейми оказался рядом и быстро хлопнул Вишеса по плечу, напоминая ему, что на них смотрят двести пар глаз.
– Нина названивает мне в последнее время. Чаще, чем обычно, – поделился я с папой.
Он был единственным, с кем я мог поговорить о Нине. Мама относилась к этому предвзято – она слишком заботилась обо мне, – а мои друзья… ну, ничего не знали.
Папа поджал губы и нахмурил брови.
– Почему бы тебе не дать ей то, что она хочет?
– Ты говоришь про кучу денег и возможность вызвать у меня самую ужасную мигрень в истории головных болей? Она требует шестьсот тысяч.
На мгновение повисла тишина.
– Ты не хочешь его видеть?
Илай Коул работал адвокатом. Семейным адвокатом, если точнее. И дела, подобные моему, попадали ему на стол каждый божий день. Такие люди, как Нина, таскали его в здание суда и обратно, словно вращающуюся дверь, поэтому он прекрасно понимал, насколько все плохо может закончиться.
Я хмыкнул, продолжая скользить взглядом по толпе, выискивая того единственного человека, которого действительно хотел видеть.
– Нет. Да. Не знаю. Знаешь в чем, черт побери, дело? Он часть меня. И принадлежит не только ей. Но… зачем бередить закрытую рану? Думаю, нам не стоит этого делать. – Я нахмурился. – И сейчас мне не хочется иметь с ним ничего общего.
