Но, как мы все неоднократно убеждались, одиночество – это рассогласование между тем, чего люди хотят и что получают в социальном плане. Ясно, что Барри, вдовец, хочет больше общения. Он сильно страдает от одиночества с тех пор, как два с половиной года назад потерял жену. «Об этом не думаешь до тех пор, пока это не случается, – говорит он Джо. – Нет никого, с кем можно поговорить, кого можно обнять, не с кем поделиться… Это опустошает». Посыл Барри, его призыв к действию заключается в том, чтобы все знали, что на свете существуют одинокие люди. «Это требует усилий, не так ли?» – спрашивает он. (Если вам нужно напоминание для того, чтобы позвонить бабушке или дедушке, или для того, чтобы навестить соседа, то пусть таким напоминанием послужат эти строки.)
Стоит еще раз подчеркнуть, что испытывать одиночество могут не только старики. Статистика неоднозначна, но анализ ряда недавно проведенных исследований позволяет с полным основанием утверждать, что в каждый момент времени 20 % населения страдают от одиночества настолько сильно, что это отрицательно сказывается на их жизни
[386]. В нескольких последних исследованиях было показано, как и в труде Терезы Симен, что наши социальные потребности с возрастом изменяются. В работе, выполненной в 2016 году в Университете Северной Каролины, были заново проанализированы результаты четырех больших лонгитюдных исследований, в которых участвовали представители разных возрастных групп. Среди подростков и пожилых наличие друзей сочетается с более низким риском физиологических нарушений: чем больше друзей, тем ниже риск. Другими словами, количество переходит в качество. Напротив, среди людей среднего возраста на состояние здоровья мало влияло количество социальных связей. Но качество этих социальных отношений – независимо от того, оказывали ли друзья поддержку или сами требовали помощи и усилий, – значило больше
[387]. И наконец, в 2017 году Уильям Чопик из Университета штата Мичиган обследовал более 270 тысяч взрослых и обнаружил, что ценность семьи важна, но по мере старения возрастает ценность дружбы. Те, кто высоко ценят дружбу, отличаются более крепким здоровьем и субъективным ощущением благополучия и счастья в течение всей жизни
[388].
Нелегко, однако, точно сказать, как именно формируются связи. Теперь, когда мы знаем, насколько важна социальная интеграция, многие люди пытаются что-то делать, чтобы ее подпитывать, особенно среди одиноких стариков. Амбициозные инициативы предпринимаются повсеместно, от захолустных городков до кампаний, охватывающих целые страны. В Великобритании теперь даже есть должность министра одиночества! Но, к сожалению, не все начинания оказываются столь же успешными, как программа Generation Xchange. «Нельзя назвать наши успехи в борьбе с одиночеством фантастическими», – признает Стив Коул. Результаты коррекционных интервенционных программ столь же противоречивы, как данные исследования социальных сред. Психолог Джулианна Холт-Лунстад из Университета Бригама Янга, которая выполнила метаанализ исследований с участием более 300 000 человек и показала, что наличие прочных социальных связей сокращает смертность на 50 %, затем провела несколько лет над подобным анализом результатов программ по борьбе с одиночеством пожилых. К ее разочарованию, по данным исследования оказалось невозможно определить, что в этих программах эффективно, а что нет
[389].
Есть несколько возможных объяснений того факта, что работающие механизмы таких программ трудно вычленить. Одно из них заключается в том, что важность социально значимых отношений была установлена на основании существующих близких отношений, но во многих программах людей сводят с незнакомыми, совершенно чужими людьми. Этот подход сработал в Generation Xchange, но может не сработать там, где нет высокой объединяющей цели. Еще одна причина может заключаться в том, что такие программы, хотя они и помогают устанавливать социальные контакты, не нацелены на суть проблемы: можно испытывать одиночество и в окружении множества людей, если человек не чувствует полного единения с ними. Эту ограниченность распознал Джон Качоппо, когда анализировал работу горячих линий, организованных для того, чтобы пожилые люди могли кому-нибудь позвонить. В прессе было множество трогательных историй о подобных попытках, которые все же приносили определенную пользу. Одна престарелая британка звонила на эту линию каждый час, чтобы узнать время, так как ей целыми днями – с утра до вечера – было просто не с кем поговорить
[390]. Это лучше, чем ничего, но едва ли такие мероприятия позволят одинокой женщине укрепить иммунитет.
Но, по мнению Холт-Лунстад, важнее то, что вмешательство часто происходит слишком поздно. «В системе здравоохранения есть первичная, вторичная и третичная профилактика, – рассказывает она. – Бóльшая часть усилий по предотвращению вредного воздействия одиночества осуществляется по принципу третичной профилактики, когда болезнь уже зашла слишком далеко». Такая стратегия работает редко, о чем свидетельствует опыт государственного здравоохранения. Следует направлять больше усилий на истинную, первичную, профилактику и обращать внимание на людей, чье одиночество еще на ранней стадии. «Мы не всегда знаем, что именно работает в этих ситуациях, поэтому, я думаю, будет полезно связать одиночество с другими факторами риска, касающимися образа жизни, – говорит психолог. – Привычки, которые формируются в начале жизни, начинают оказывать долговременное влияние позднее, и мы часто не видим этого эффекта до того, как он проявится в пожилом возрасте». Холт-Лунстад призывает к созданию популярных руководств, основанных на научных данных и подобных тем, которые существуют для организации правильного питания, физической активности и сна. Она мечтает о повсеместном внедрении устройств, которые зуммером напоминали бы детям о том, что пора позвонить маме. Точно так же, как мы отводим определенное время физическим упражнениям, мы должны регулярно встречаться с друзьями.
Эпидемиолог Лайза Беркман согласна с тем, что во многих случаях внимание отношениям начинают уделять слишком поздно. Она снова и снова подчеркивает, как трудно менять поведенческие привычки, складывавшиеся в течение десятков лет. «Это мало чем отличается от курения. Если вы начали курить в 14 лет, а бросили в 65, то весь возможный вред уже по большей части причинен, – указывает она. – Конечно, это необходимо делать. Отказ от вредной привычки всегда ведет к улучшению. Это стоит усилий, но само действие уже не влияет на исход игры». Однако очень немногие люди рассматривают социальные отношения в таком же ракурсе, как курение. Но это было бы правильно, полагает Беркман. «Надо думать о том, что делать и как поступать в начале жизни и в ее середине, когда человек активно работает, и только такой подход позволит поддержать те типы отношений, которые мы считаем самыми важными. Именно к этому ведет вся наша работа»
[391].
